В 1946 году он был еще не в себе. Кутил, кутил безудержно, порой ухаживал за первой попавшейся женщиной. Иногда за столом он действительно забывал Велли, веселился и острил, но обычно бывал мрачным, даже становился еще желчнее и портил настроение себе и товарищам. У него не было недостатка в знакомых женщинах, и, если какая-нибудь из них откровенно предлагала себя, он не отказывался. Дурман одной ночи не удовлетворял его. Он больше не влюблялся, ему опротивели нежности, оставлявшие душу равнодушной.
Будь тогда в частях напряженные учения, служебные обязанности, быть может, отвлекли бы его от навязчивых мыслей, превращавших в кошмар все его свободные часы. Но дивизия жила предстоящей демобилизацией и переформированием, и в оперативном отделе штаба вяло ковырялись в повседневных мелочах.
Во время боев в Курляндии воспоминания о Велли и впрямь отступили куда-то в закоулки сознания. Тяжелые бои, не дававшие штабу передышки ни днем ни ночью, требовали полного внимания. Лишь изредка, в особенно напряженные моменты, в его мыслях появлялась Велли. Но появлялась словно в тумане, эти картины не были так мучительно остры. Роогас уже считал, что все проходит. Даже удивлялся, что время так быстро рассеивает боль утраты, горевал об этом. Но стоило ему после окончания боев вернуться в Эстонию, как все началось снова.
В мае сорок пятого года он как ребенок радовался окончанию войны. Но потом не раз ловил себя на желании, что лучше бы война продолжалась. Он иронизировал над собой: «Хочешь найти утешение, подыхая где-нибудь в воронке от снаряда? Муж, приведенный в отчаяние неверной женой, бросается со связкой гранат под вражеский танк. Так, что ли?»
В голове у него бродили самые странные предположения и вопросы.
Быть может, он сам виноват в своем несчастье? Кто мешал ему в сорок первом году удрать из своей части в лес, дезертировать, остаться в Эстонии? Роогас знал офицеров, которые исчезли утром первого же дня войны. Их особенно-то и не разыскивали, во всяком случае не было слышно, чтобы кого-нибудь поймали. Майор Лаури Роогас сам испугался того, что оказался способен так рассуждать.
Никогда раньше подобные мысли не приходили ему в голову. Даже раненный в легкие, находясь в подвале окруженного немцами разрушенного дома, он думал только о том, как бы утолить жажду, и еще о том, что живым он не дастся врагу.
Но было бы неправильно утверждать, что в сложных поворотах истории он всегда ясно ощущал и знал свое место. Свои сомнения и колебания Лаури Роогас пережил раньше, в 1939 и 1940 годах. Внешне он спокойно сменил звездочки офицера буржуазных войск на командирские кубики Красной Армии. Он не вел оголтелых споров, как некоторые, и не рявкал яростно, сидя за столом, уставленным бутылками, как другие, но в душе его копошилось много искушающих вопросов. К началу войны на большинство из них он уже нашел ответы. Вместе с военной школой он эвакуировался в Тюмень, и, когда создали эстонские дивизии, он стал офицером оперативного отдела — сперва штаба полка, потом штаба дивизии.
