Компания, несмотря на поразительную общность шахматных интересов, подобралась разношерстная.
Мягко выражаясь.
Одному из шахматистов на вид было лет сорок; длинные сивые волосы свои носил он зачесанными назад, одежда его была по-бедному неброска и содержалась со средней степенью опрятности, а по-детски светлые глаза — странно контрастировали с глубокими морщинами на лице.
Второй шахматист был длинен и худощав, лет двадцати семи; этот носил сильные очки в тонкой металлической оправе, дрянноватые штаны крупнорубчатого вельвету и застиранную футболку с растянутым воротом.
Третий был здоровым тридцатилетним мужиком с кучерявою вороною шевелюрой и диковатым взглядом; о его одежде вовсе ничего сказать возможным не представляется — видимо, облику своему он никогда не придавал значения, да и средств на какие бы то ни было улучшения экстерьера никогда не имел.
Четвертый же разительно отличался от всех прочих. То был крепкий, молодой, лет двадцати четырех человек среднего роста, модно стриженый и довольно богато одетый. Этот держался, по сравнению с прочими, весьма уверенно и независимо. Он явно ощущал себя в сообществе главным.
— Расходиться бы пора, — заметил длинный и худощавый шахматист, поднося к сильным очкам запястье с допотопной «Электроникой-22». — Времени — двенадцатый час. Да и вообще… Который день тут торчим без толку.
— Д-да, наверное, — отозвался длинноволосый обладатель по-детски наивного светлого взгляда. Заговорив, он обнаружил легкое — также будто бы детское — заикание. — Кстати, мне — так в-вообще непонятно, что и зачем мы здесь в-в-высиживаем…
— А тебе и не надо ничего понимать, — отрывисто-презрительно бросил четвертый. — Тебе сказано — ты сиди, дыши носом. К тому же — свежий воздух. Хоть от кошатины своей концентрированной отдохнешь — на мясо, что ли, разводишь этих тварей?
— Да я бы лучше с р-рукописью работать продолжал, чем тут время з-зря тратить, — боязливо, однако достаточно твердо возразил первый. — Й-я в-вообще н-не уверен, что в-вы…
— А не уверен, так не обгоняй, — настоятельно посоветовал четвертый. — Ты сидишь здесь не «зачем», а «почему». Забыл?
При этих словах длинноволосый отчего-то поежился и более не говорил ничего. Вместо него ответил худощавый:
— Хватит, Борис. Тебе самому не тошно лишний раз вспоминать? Самому забыть не хотелось бы?
Теперь неуютно сделалось и четвертому, имя коего мы невзначай подслушали.
Похоже, не от хорошей жизни собралась в Петяшином дворе такая необычная компания. И то сказать: какому нормальному человеку придет в голову бросить все дела и дни напролет просиживать за шахматами в чужом дворе? Я, например, такого вовсе не понимаю.
