— Я его дезавуировал, — также вместо приветствия отвечал небрежно Петяша, пропуская Димыча в прихожую и делая рукой указующий жест в сторону комнаты. — Без выходного пособия. За исключительные назойливость и неблагозвучность. По делу пришел, или как?
Димыч смутился. Петяша раньше вообще никогда не задавал подобных вопросов. Определенно, отсюда следовало, что его, Димыча, приходу не рады.
Когда ж это такое бывало?!
А Петяша и вправду не шибко-то был обрадован нежданным визитом. Осталось у него от последней встречи с Димычем какое-то неприятное ощущение. Неправильное.
Вдобавок, Димыч и сегодня, непонятно почему, ощущался неправильно. Возможно, оттого, что обычно он бывал куда как более уверен в себе, и уверенность его прежде всегда сообщала Петяше некий душевный уют и спокойствие: вот, мол: существует рядом человек, который все понимает и на все даст ответ, и выручит в случае чего…
Все это Петяша скорее чувствовал, чем понимал сознательно, и потому в мозгу его образовалась лишь одна внятная мысль:
Эх, и зачем все так выходит? Неуютно как-то…
— Вот что, — начал он, проведя Димыча в комнату и прикрыв дверь. — Разобраться треба. Я так думаю, как-то не по-хорошему мы в прошлый раз… побеседовали. И сегодня — нутром чую — что-то не так. Не знаю, как это сказать… Отношения прежнего нет.
— Пожалуй, да, — после некоторых раздумий согласился Димыч. — Ничего не могу поделать; ну не нравится мне, как ты решил… отмахнуться, что ли, от всего, что произошло; забыть, в надежде, что само кончится… Неприятно как-то было, когда ты — да с радостью еще с такой — про инстинкты тогда заговорил.
Димыч было остановился, но Петяша упорно молчал, точно выжимая из товарища продолжение сентенции: слова Димыча тоже ощущались неправильно.
Наконец, так ничего и не дождавшись, — Димыч неколебимо молчал — он заговорил сам, путаясь в словах, запинаясь о слоги:
— Сдается мне, ты что-то… не то говоришь. Словно бы… стараешься главное спрятать… загородить чем-то второстепенным. Тоже, промежду прочим, выглядит не шибко… — Умолкнув на секунду, Петяша разом, точно ныряя с маху в холодную воду, рубанул: — Ну? Может, расскажешь все-таки? Или как?
Димыч молчал. Что он мог сказать? Да, все, что сказал Петяша, было сущей правдой. Однако то, важное, отчего-то никак не хотело облекаться в слова. Больше того: самая мысль о том, что выйдет, ежели это «важное» таки возьмет вдруг, да и выразится в словах, пугала. Все это было непонятно, а Димыч к непониманию не привык. Всякий раз находил это состояние крайне мерзким.
