Маруся ехала по городу и смотрела на него, как на незнакомого. Короста на стенах домов крошилась и просыпалась, на тротуарах сухой мох уже пошел пузырями.
Из — за здания райисполкома выплыла большая спелая похотливая луна и знойно засветила во все небо, повертываясь и похваляясь своей красотой. Рядом с ней поспешала маленькая сиротка — звездочка, одна — единственная, нежная…
Маруся посмотрела на луну и осудила ее.
Дождь кончился…
Она вышла на конечной остановке и пошла потихоньку в гору, домой. Впереди нее передвигались столбы веселых мошек.
— Что это я так устала? — упрекнула она себя. — День как день. Устанешь, когда потолки побелишь и панели покрасишь. Колени! Зачем вы дрожите? Ладно бы я вас ломала, а то ведь целенькие. Нечего!
Колени как дрожали, так и дрожали.
Тут Марусю отвлекла какая — то возня за гаражами. Что — то там возилось, копошилось и сопело. Гроздь сцепившихся черных людей, спотыкаясь, перешагнула из тени в свет.
— Грабют… — прошептала Маруся.
И правда, двое держали за руки и шею третьего, а еще один в это время шнырял по — за карманами.
— Митя! — крикнула Маруся.
Те трое отпрянули было, но потом уставились на нее и не уходили.
— Митя!.. — задыхаясь, прохрипела она им тоже. — Митя…
Мальчику было лет шестнадцать, он был сухоморденький, с белыми от страха глазами.
Маруся на тех троих не моргала глазами, только на него, на Митю.
— Я тебя искала! Где ты был?! — Она взмахнула рукой и хотела было ударить мальчика по щеке, но не достала, мазнула по шее и груди. — А коза что будет есть — камни?..
— Простите, мама, — сказал Митя.
Слезы хлынули из глаз Маруси, как из опрокинутого корыта. И первые слезы были, как яд, а вторые слезы были, как слезы, и принесли облегчение.
— Пойдем домой… — прошептала она.
Сзади, из — за деревьев, к ним вышел старик. В одной руке он держал торбу, в ней звякали бутылки, в другой — палку. Заученным движением он отодвинул кусты, при свете луны блеснул бок бутылки.
— Есть статейка — есть копейка! — прошамкал старик, нагнулся и подобрал ее.
Маруся остолбенела: это был тот самый старик, из сна… Те же руки, глаза, грязные седые волосы…
— Поставь коробку — то! Поди устала держать? — спросил он равнодушно.
— А как же?.. Нельзя же ставить… — откликнулась Маруся одними губами.
— Ставь, ставь. Можно. Земля уже просохла, — сказал старик, повернулся и исчез в кустах.
Маруся дохнула воздуху и вытерла мокрое от слез лицо. Те трое стояли в сторонке, курили, сплевывали и не уходили.
