Виталька поворотил лицо к Марусе:
— У тебя пожрать ничего нету?
— Хлеб с салом есть, помидоры, брынза соленая, только старая — желтая…
— Э — э! Мамонтов откапывали и ели!.. Тащи давай!
Когда Маруся вернулась со свертком, Алюська тыкала указкой в карту, и на ней зажигались малюсенькие красные лампочки: да, мол, ответ правильный.
Виталька поделился с Мишаней, и они, пригибаясь к коленям, начали жадно откусывать большие куски хлеба, намазанные топленым салом, помидоры же высасывали осторожно, как виноград.
— А вот интересно, сколько лет вот той ягоде, вон, первая с краю?
— Сорок два года. Я ее знаю, она в центральном торге работает, — ответил Мишаня.
— Ко мне приходила устраиваться одна такая. На голове прическа, здесь кок, на висках такое фу — фу, и перевернутое страусиное перо от уха к уху через всю голову. Сапоги на помочах во всю ляжку, и кожаные шортики, черные, с металлическими бляшками. Такая женщина! Талия пятьдесят восемь, и бюст третьего размера, и маковые щеки. И, знаешь, такие еврейские веки — толстенькие, глянцевые. В спальне у нее такие обои! Багровые! Даже пурпурные! С огненным отливом, знаешь, с золотой просинью… Я ее не взял, зачем мне неприятности…
— Ты это про куму?
— Про куму.
— Про куму — у?
— Э… Нет, не про куму. Кума приходила потом.
Алюська прочитала по бумажке стихотворение Евгения Евтушенко про ренегадов. Дескать, ренегады, ренегады… Голос ее поднимался, поднимался, взгромоздился на крышу, на конек, ой, треснет! Треснул. Расщепился дощечкой. Она тут же сделала глоток воды.
А Маруся подумала: конечно, Мишаня не ангел, вот на Новый год сказал — помой, Маруся, еще и в молочном, а то Зинуля заболела, одну неделю, я тебе потом оформлю. Но так и не оформил. А Маруся не такая, чтобы ходить и напоминать. Убираться в молочном очень тяжело: покупатели кефир разбивают — по сто бутылок в день, пакеты протекают, на столиках лужи от какао, весь день бегаешь с тряпкой. Но так уж и гады…
— А вот если ее голую и на стадион, как ты думаешь, быстро она побежит? — поинтересовался Виталька.
— Быстро, — подумав, решил Мишаня.
Виталька горестно вздохнул:
— Женщина с такими бедрами, м — м, и не замужем…
Алюська предоставила слово директору.
— Слушай, а что говорить? — опешил Виталька.
— Скажи, что государство дало мне два высших образования, — подсказал Мишаня.
— Правда? Что же ты у меня селедкой торгуешь?
— А ты уступи мне свое место…
На трибуне на Витальку напала зевота. Рот его дал широкую трещину, язык вздыбился, весь он раздулся ежом и выдохнул на Алюську ведро чесночно — колбасного воздуха. У Алюськи сразу стал задумчивый вид.
