Именно в этот момент, как в театральном действии, руанские гости появились на верхних ступенях лестницы: внушительный Делевуа, не снявший свое грубое, промокшее пальто и не расставшийся с громадным свернутым зонтом, которым он пользовался то как тростью, то как палкой, чтобы избивать злоумышленников, Реми в рединготе, с блокнотом для записей и чернильным прибором и дʼЭрвиль в черном сюртуке, с белоснежным галстуком — его волосы и бакенбарды были тщательно расчесаны, так что никому в голову не пришло бы, что до этого он провел три часа кряду, погрузив руки в кровь и химикалии, исследуя труп и забирая образцы. Таков был молодой судебно-медицинский эксперт из префектуры: ангельская улыбка, красивое румяное лицо, очки в тонкой золотой оправе, кудрявые бакенбарды и длинные волосы — все это напоминало скорее поэта или музыканта, но никак не медика. Если бы не врачебный чемоданчик, который он как бы невзначай держал в руке, ни за что не догадаться, какая у него профессия.
Тюваш резюмировал для всех то, что обычно называют официальной версией: мадам Бовари вела в Ионвиле спокойную и счастливую жизнь, посещая лишь добропорядочное общество городка; ее муж, молодой врач, не имевший докторской степени, был полон планов на будущее, и его уважали во всем кантоне; без видимой причины, вероятно, случайно, она приняла смертельный яд; любящий супруг вернулся после ежедневных визитов и обнаружил случившееся; вместе с аптекарем Омэ и его женой он оказал ей первую помощь; из города срочно вызвали двух врачей, но пациентка трагически скончалась, и т. д.
Затем, поддерживаемый своими подчиненными, каждый из которых одобрительно кивал головой, Тюваш дерзнул повысить тон:
— Итак, господа, при каких же событиях мы присутствуем последние часы? Два прекрасных доктора упорхнули в одночасье, не оставив ни следа, ни разрешения на похороны. Полиция департамента примчалась ради покойной, которая (говоря между нами), несмотря на версию о несчастном случае, которую распространили из уважения к жителям, к несчастью, на самом деле покончила с собой. Никто ее здесь не осуждает, и мы все соболезнуем ее мужу, однако всем известно, что ей не нравилось в нашем городке и она его презирала. Она разорила господина Бовари своими неуемными тратами и, возможно, своим безнравственным поведением. В любом случае речь идет о частном деле, касающемся только ее супруга или, в крайнем случае, ее исповедника господина аббата Бурнизьена, но уж точно не полицейских, которые, тем не менее, прибыли сюда.
