— Не волнуйся, друг мой, — поспешил утешить его Петр Ильич, — она тебе понравится. Что ни говори, а она умеет понравиться.
Она действительно умела делать это, но вряд ли намеревалась вести так себя всю жизнь.
Тремя днями позже Чайковский получил письмо от Надежды Филаретовны. Баронесса сообщила ему свой летний адрес (с дачи в Сокольниках она переезжала в свое имение Браилов, расположенное в Каменец-Подольской губернии). «Это край по своей природе, растительности и климату прелестный. Свой Браилов я ужасно люблю, как самого по себе, так и по весьма дорогим воспоминаниям. Когда я бываю там, мне хочется, чтобы всем людям на земле было так же хорошо, как мне. Об Вас я буду там вспоминать больше, чем где-нибудь, потому что всегда человек там, где ему нравится, больше всего думает о тех, кого любит», — написала она, повторив на расставание, что какое бы далекое расстояние ни разделяло их, Петр Ильич не должен забывать, что он имеет в ней самого искреннего друга, всегда готового принять участие во всем, что его касается.
«Две разные женщины любят меня, — думал он. — Насколько же они не похожи друг на друга, ах, если бы…»
И вспоминал гоголевские строки: «Если бы губы Ника- нора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколько-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазарыча, да, пожалуй, прибавить к этому еще дородности Ивана Павловича — я бы тогда тотчас же решилась. А теперь, поди подумай! просто голова даже стала болеть».
Кстати, Гоголь, кажется, так и прожил всю жизнь холостяком.
Чайковский снова уехал в Глебово, где и пробыл почти до дня венчания. О Антонине Ивановне почти не вспоминал — работал над оперой.
Работалось ему хорошо, увлеченно.
«Я самым неожиданным для себя образом сделался женихом в последних числах мая. Это произошло так. За несколько времени перед этим я получил однажды письмо от одной девушки, которую знал и встречал прежде. Из этого письма я узнал, что она давно уже удостоила меня своей любовью. Письмо было написано так искренно, так тепло, что я решился на него ответить, чего прежде тщательно в подобных случаях избегал. Хотя ответ мой не подавал моей корреспондентке никакой надежды на взаимность, но переписка завязалась. Не стану Вам рассказывать подробности этой переписки, но результат был тот, что я согласился на просьбу ее побывать у ней. Для чего я это сделал? Теперь мне кажется, как будто какая-то сила рока влекла меня к этой девушке. Я при свидании снова объяснил ей, что ничего, кроме симпатии и благодарности за ее любовь, к ней не питаю. Но, расставшись с ней, я стал обдумывать всю легкомысленность моего поступка. Если я ее не люблю, если я не хочу поощрить ее чувств, то почему я был у нее и чем это все кончится? Из следующего затем письма я пришел к заключению, что если, зайдя так далеко, я внезапно отвернусь от этой девушки, то сделаю ее действительно несчастной, приведу ее к трагическому концу. Таким образом, мне представилась трудная альтернатива: или сохранить свою свободу ценою гибели этой девушки (гибель здесь не пустое слово: она в самом деле любит меня беспредельно) или жениться. Я не мог не избрать последнего. Меня поддержало в этом решении то, что мой старый восьмидесятидвухлетний отец, все близкие мои только о том и мечтают, чтобы я женился. Итак, в один прекрасный день я отправился к моей будущей супруге, сказал ей откровенно, что не люблю ее, но буду ей, во всяком случае, преданным и благодарным другом. Я подробно описал ей свой характер, свою раздражительность, неровность темперамента, свое нелюдимство, наконец, свои обстоятельства. Засим я спросил ее, желает ли она быть моей женой. Ответ был разумеется, утвердительный».
