изображавшей на акварелях
других японок над сборкой транзисторов —
мусорных ящиков лжи и музыки мира.
Эти японки были похожи
на лотосы, снегом тяжелым надломленные,
но рисовавшая их японка
с каждым рисунком своим выпрямлялась.
Потом японка с фабрики «Сони»
привела подругу — кассиршу театра «Кабуки»,
а та привела подругу —
актрису конкурирующего театра,
а та привела подругу — жену боксера,
который изредка тренировался на лице жены.
За короткое время в стеклянной оранжерее
образовалось нечто-вроде подпольной организации,
боровшейся если не за сверженье мужчин,
то хотя бы за подобие демократии.
Некоторые женщины появлялись
лишь на некоторое время,
чтобы кокетливо пригрозить мужьям искусством,
а потом дезертировать из искусства
в сомнительно мирное лоно семьи.
Но некоторые оставались надолго
и создали нечто вроде Исполнительного комитета.
Как и во всяком комитете,
появились подсиживанья, интриги,
уже ничего общего не имевшие
с чистотой первоначальной идеи,
и художница иногда тяжело вздыхала,
что она ввязалась во все это дело,
где искусство неотвратимо
начало пахнуть политикой, тем более экстремистской.
Освобождение женщин от мужчин?
Такая программа была односторонней:
ведь мужчины и сами так несвободны,
ну хотя бы от начальников на собственной службе
и часто — хотя в этом горько признаться —
от императорствующих жен.
Совместное освобождение мужчин и женщин! —
такую программу она принимала,
и, думая о благородной конечной цели,
быть может, вовеки недостижимой
и потому еще более благородной,
она не решалась
закрыть перед новыми легионами женщин
хрупкие двери революционного штаба,
то есть все той же оранжереи.
Оранжерея была раздираема противоречиями,
ибо отстаиванье кем-нибудь собственного стиля
его противницы выдавали за измену
революционной идеологии.
Здесь были
реалисточки, сюрреалисточки, абстракционисточки,
попартовки, опартовки,
и каждое направление требовало,
чтобы только оно считалось ведущим.
Художница их, как могла, примиряла,
используя политику кнута и пряника,
но они все равно расковыривали мастихином
картины друг друга,
а скипидаром, который был предназначен
для окончательной отделки шедевров,
непримиримо плескали друг другу в лицо.
К тому же, несмотря на декларируемую
ненависть к мужскому полу,
когда в оранжерее появлялся один из мужчин,
они прихорашивались незаметно,
друг другу готовые горло перекусить.
Но, однако, при всех перечисленных недостатках
это было восстание,
а какое восстание
обходилось когда-нибудь без жертв и других издержек?
