Сломя голову | страница 54



— Тебе повезло, ты напала прямо на источник.

Он повернулся боком. «Черт бы побери эти трехместные кровати», — подумала я. Ник был на одной стороне, я — на другой; еще одна диванная подушка простиралась между нами, как участок суши Ледникового периода, разделивший Сибирь и Аляску. Само собой разумеется, я не могла теперь сдвинуться со своего места. И не собиралась делать первый шаг. Я даже не была уверена, хочу ли я вообще совершать какие-либо движения. А если он вдруг набросится на меня, как какой-нибудь четырнадцатилетний пацан на своем первом свидании, или зевнет, как старик, и попытается протянуть ко мне руки, чтобы обнять, ну что же, это будет очень скверно, и я полностью потеряю к нему всяческое уважение. Голова шла кругом от сложностей любовной игры.

Он оставил меня для совершения обходного маневра, встав и выглянув в окно.

— Великолепный отель, — заметил он, прерывая молчание. А затем резко сменил тему: — Думаешь, что французы действительно ненавидят нас, американцев?

— После того что сделали двое из нас за последнюю пару дней, я, пожалуй, не смогу упрекнуть их, — отшутилась я.

— Серьезно, я не понимаю. — Ник вернулся назад к кровати и снова сел — на этот раз на среднюю подушку, очень близко, почти касаясь меня.

«Довольно деликатный», — подумала я, улыбаясь про себя.

— Я люблю Францию с детства, — сообщил он с приливом энтузиазма. — Мама провела здесь свои школьные годы и навсегда стала франкофилом. И эту любовь она передала и мне. В детстве мне нравилось посещать Прованс и Бордо вместе с ней; я полюбил эту культуру, дружелюбие парижан, архитектуру, еду… Но потом, приехав сюда работать, обнаружил, что мои французские коллеги больше времени проводят за перекурами, чем за работой, моя домовладелица — сумасбродная старая летучая мышь, а некоторые из моих соседей стараются устроить так, чтобы меня депортировали. Уверяю тебя: нельзя жить во Франции и оставаться франкофилом.

— Хорошо, я со своей стороны могу утверждать, что ты не можешь быть обозревателем моды и оставаться модофилом. Как, например, продавать пончики и продолжать любить их. Слишком много хорошего. Ты находишься слишком близко, видишь изнанку этой жизни…

— Не говоря уж о собственной изнанке… я имею в виду продажу пончиков.

— Точно! — произнесла я с энтузиазмом — достаточным, чтобы иметь повод извиниться, коснувшись его. Ну и ну!

— Но как насчет мира моды, который заставил тебя конфликтовать со своими чувствами? — спросил он неожиданно серьезно. Уже во второй раз. — Не являются ли модели чересчур больной темой для тебя? Например, не слишком трудно следить за всеми их литературными пристрастиями? Дискуссиями об астрофизике?