– Что ж ты так кричишь? – спросила она Владика.
Владик зарыдал еще громче.
– Не пойду домой. Не хочу, – кричал он.
Нина схватила его за рукав куртки и дернула.
– Пойдем, я сказала. Сил больше никаких с тобой нет. Ноешь и ноешь. Как девчонка. – Нина уже тоже орала на всю улицу.
Владик не понимал, что случилось с мамой. Он перестал кричать и начал подскуливать. Нина тащила его за рукав. Владик шаркал ногами.
– Поднимай ноги. Сколько раз тебе говорить? Мы опаздываем, можешь идти быстрее? – Она дернула сына за рукав. Владик не удержался на ногах и упал. Прямо в лужу. И опять зарыдал во все горло.
– Вставай. Быстро, я сказала. И рот закрой. – Нина встряхнула его, поставила на ноги.
Владик опять заскулил, как подбитая собака.
– Хватит, хватит! – Она со всего маху дала сыну по губам. Владик замолчал. Резко. Нина вела его за руку не оборачиваясь. Смотрела вперед. Только в лифте взглянула на сына. Он стоял опухший, глаза еще мокрые, а на губках кровь.
Нина вздохнула, в спине кольнуло. Межреберная невралгия. Хроническая. Всегда болит, когда продует или перенервничает.
– А кровь соленая, – сказал он. – Ты меня когда ударила, я кровь глотал.
Нина заплакала. Встала на колени и обняла сына.
– Мама, не плачь, мне уже не больно. – Владик гладил Нину по голове. – Знаешь, как я тебя люблю? Вот так.
Владик обхватил Нину за голову и сжал. Отпустил, вздохнул и еще раз сжал. Чтобы сильнее было.
Нина обцеловала сына. Он тоже чмокнул ее в щеку и вытер рукавом рот. Всегда так делал – целовал и вытирался.
Марина Михайловна, как всегда, опоздала. Владик сидел на стуле, даже не ссутулившись, а просто согнувшись. Как будто у него живот болел. Бурчал себе под нос. Марина Михайловна просила повторить. Внятно. Владик ерзал, сползал со стула…
Нина поставила перед англичанкой чашку чая. Положила торт вафельный. Даже не разрезала. Забыла. Двигалась на автопилоте, как говорил Гриша.
Марина Михайловна проворно вскочила, по-хозяйски подошла к шкафу, достала нож. Нина смотрела на англичанку и даже не попыталась встать. Хотя терпеть не могла, когда чужие лезли в ее шкафы. Даже подруги. Марина Михайловна отрезала кусок и, жуя, начала говорить. Нина не слушала, просто кивала. Один раз встала и подлила чай.
– Так вот он ее бросил. Эту фефу. Представляете, Ниночка? Бедный Геночка. Я прямо не знаю, что делать. Мне надо сейчас срочно кого-то искать. А середина года – уже все занимаются. Мальчик-то какой хороший. Старательный. А теперь все псу под хвост. Эта фефа его забрала и к своей маме уехала. Звонила, правда, просила туда приезжать. Но я же не могу – это с двумя пересадками на метро. И за те же деньги. Отказалась, конечно. Хотя если бы она понимала, как Геночке со мной нравится заниматься, подняла бы цену. Сама я ей ничего, конечно, не сказала, зачем? Если не понимает – уже не объяснишь. Но на ребенке экономить? Я ведь права?
