— Ты бы отдохнула, аби.
— А ничего, — ответила старая, — я привыкла.
Он пожалел старуху, но не за то, что теперь она, не разгибая спины, ворочала тяжелые пласты. А жалел за то, что она привыкла, за то, что ее работу никак не назовешь делом. Вот у него, как бы ни было тяжело, дело! Думая так, он жалел и жену. И для нее обычной становится работа, которая есть житейская суета, пусть необходимая, а все же суета. Сумеют ли они так зажить, чтобы она вернулась в институт, закончила его и работала учительницей? Кто знает…
Далеко, на краю большого пустыря копала свой огород Вера, жена Николая Демина. Кариев, подумав, зашагал к ней. С отцом побежал и Эдик.
— Папа, я в земле пулю нашел! — и показал ржавый винтик.
— То не пуля.
— Но где же тогда пули? Они ведь не все в людей попадают.
— Пули… не знаю. Ты, собственно, почему не играешь? Иди побегай.
— От бегу есть хочется, я потихоньку. — Мальчик отстал, направился к бабушке.
Вера заметила Кариева и, отставив лопату, ждала, когда он подойдет.
— Здравствуй, Вера, — сказал он, неизбытую свою жалость перенося и на нее. — Ты одна, а вскопала больше нас.
— Третий день копаю, — ответила она. — Да вот скоро опять надо бежать, дежурю с четырех, а еще детей надо покормить, корове пойло приготовить.
Вера через сутки дежурила ночью в госпитале, а днем работала в детском доме; стала рассказывать, что в госпитале она привыкла, а в детдоме ей тяжело, к детскому горю привыкнуть нельзя. И люди подлые находятся, даже там. На днях ей дали бумаги на подпись: на завтрак значится молоко, манная каша, но она-то помнит, завтракали дети картофелем и килькой. Она помолчала и вдруг выругалась по-мужски.
— Кому война, кому мать родна, говорит наша нянечка. А терпеть, не плюнуть сволочи в лицо, не ударить — вот… одна у меня жалоба, остальное все ничего. — Потом она сказала: — Николай заявление отнес, просится в танковую бригаду. Ты как думаешь, отпустят его?
— Многие пишут заявления, — ответил он, — да не всех завод отдает. — Он постоял, помолчал, Вера о чем-то своем думала и ровно забыла о нем. Он пошагал на свой участок.
На конном дворе за жердяной изгородью ходили лошади, на краю пустыря сверкала большая лужа, синее облачко плыло над картофельным полем. От станции отчетливо слышалось, как, громко лязгая, сдвигается состав, слышались звуки команды и гудок маневрового паровоза, от которого лошади подымали головы и прядали ушами, как боевые кони.
Посадили, слава богу, картошку, но с прополкой замедлились, хлопотали с покосом. Участок им достался далеко, в просторном поле с редкими перелесками. Километрах в пяти — маленький хуторок Мельничный. Пробовали сами косить, да отступились. Косить взялся житель хуторка, оговорив за работу поллитра спирта и чертовой кожи себе на штаны; мужику помогал, его сын, рослый, крепкий парняга с увечной ногой.
