Фрол был рад, что его план борьбы с дроновскими «законами» удавался. Сначала сам перестал подчиняться этому «деду», а потом и за Шелудько заступился. И ничего. Служит нормально. А Дронов скис, заглох, сержанты утихомирились. Даже ротный отметил его в лучшую сторону, поощрил за караул. Так что служба, можно сказать, пошла нормально, и Фрол, довольный собой, еще и еще раз вспоминал рассказы друзей о неуставщине и «дедовщине», о незыблемости этих «законов». И вот он эти правила нарушил, поломал. И «дед» Дронов оказался бессильным. Правда, безраздельная власть «дедов» полностью пресечена в их взводе. В остальных же, хоть и в меньших размерах, была. Непосвященному человеку невозможно рассмотреть ее. Но Фрол-то через все это прошел, поэтому от него не могло укрыться то, что за столом лучший кусок доставался сержанту, воспитательную работу проводил грубостью, воспитывая в общей массе курсантов не только своих последователей, но и чуханов. Он видел, что чуханы больше всех ходят в наряды, почему-то хуже всех наводят порядок в расположении, всегда самые неопрятные и, как на подбор, все ленивы. То есть воспитывали их сержанты такими, какими и хотели видеть. И за все это чуханы получали наряды вне очереди. Недостатка в наказаниях не было, и они уже смирились со своим положением, совершенно не прилагая усилий к какой-либо перемене в своей жалкой судьбе. Поэтому Фрол и не заступался за них. Он не был уверен, что победит. Его удивляло, что «дедовщиной» возмущен только он один, борется с ней в одиночку. Никого это не интересовало. Мало того, курсанты пытались урезонить его:
— Ты что, ненормальный? Через это все проходят. Законы не изменишь. На «дедах» вся армия держится.
Они терпели. Молчали на собраниях, возмущались чуханами, которые опять потянули взвод назад.
Фрол понимал — курсанты боятся. Боятся силы, командира, законов, уставов. Всего боятся. Вот что значит приходить слабым, не подготовленным в армию. Он все это преодолел. И Шелудько из грязи вытащил. Потому что захотел. Потому что считает себя человеком, уверен в своих силах, в себе. Вот он какой. И вполне можно с этим справиться и без офицеров. Замполит говорил, что в любом случае издевательств, избиений и других примеров неуставщины говорить ему или ротному. Они тут же разберутся, и виновник будет наказан. А он, Фрол? Что с ним-то будет? Да тогда он станет хуже последнего чухана. Стукачей презирали и ненавидели. Тем более в армии. Ну ладно, побили его тогда в каптерке сержанты. На следующий день он бы пошел и сказал замполиту. Так об этом же к обеду все узнают. Ведь как били, никто не видел, значит, рассказать мог только он. Значит, все, даже Шелудько, даже самый последний чухан, будут его презирать за то, что он заложил. А оказаться вне коллектива в армии — такого и врагу не пожелаешь. Да и что офицеры тому же Дронову сделали бы? Лишили бы лычек, посидел бы на губе. И все. А потом вернется в роту, и все по-новому, только более изощренно. Так что, как не крути, а офицеры с неуставщиной бороться не в состоянии. Не будут же они и дневать, и ночевать в роте, выполнять обязанности сержантов?! Значит, без них будет что-то неуставное. А чтобы быть в курсе — офицер заводит стукача. И у них в роте есть такой. Его все знают и тоже ненавидят.
