— Садись, рассказывай.
Что я могу рассказать, господи, что?.. Я сажусь на стул и начинаю плакать. Я вдруг понимаю, что я страшно устала за эту ночь, изнервничалась, что я испугана. Я что-то говорю, наверное, пытаюсь объяснить, рассказать. Он сидит напротив. У него такое хорошее, печальное лицо. Потом он поднимается, кладет мне на плечо руку:
— Ну хорошо, успокойся, мы что-нибудь придумаем.
— Я не вернусь больше сюда, — твержу я, — здесь как на войне: ты идешь, а вокруг трупы падают, а я… я не военный человек, я — пацифист, и я не могу…
— Успокойся, — повторяет он снова, — тебе нужно взять себя в руки. Сейчас придет Рита, чай поставим…
— Какой чай?! Я пойду.
— Конечно, пойдешь, но сначала чай… А вот и Рита.
Входит медсестра. Он нас знакомит. Рита говорит, что есть больные.
— Что ж, чай переносится на завтра. Придешь завтра? Ты говорила, что Владимир Иванович обещал тебе лекарства?
— Да… Не знаю…
— Возьмешь лекарства, потом к нам, а мы решим, что с тобой делать, как тебе помочь. Все поняла?
— Да, — я поднимаюсь, чтобы уходить, но что-то удерживает меня, — Виктор Александрович, а может, не нужно все это? Может, хватит мне лечиться?
— Надо! — сказал, как отрезал. — Нужно закончить лечение. А то это все равно, что сделать операцию, а швы не наложить. Ты мне веришь?
— Верю.
Разве я могу ему не верить?
* * *
Он снова спасает меня. Во второй раз. Икар. Так я его зову. За глаза, конечно. А в глаза: «Виктор Александрович» и на «вы». Я прихожу к нему раз в неделю, часам к двенадцати, перед обедом. Рита заваривает чай. Нет, чаще всего он делает это сам. Я приношу с собой конфеты, но Икар говорит, что это лишние калории и что от них полнеют. Сам он перебивается сухариками и сушками. Я посмеиваюсь над ним, тем более, что сама я страшная сладкоежка.
Самое забавное, что Икар договорился о том, чтобы делать мне уколы с медсестрой Женей из моей родной химиотерапии. В свое время я просила заведующую отделением, чтобы меня не держали в больнице, так как мое состояние позволяет лечиться амбулаторно.
— Мы не лечим амбулаторно, — был ответ, — лечение тяжелое, возможны осложнения.
Странно, но в какой-то популярной статье я прочитала недавно, что онкологические больные не только могут лечиться амбулаторно, но даже совмещать лечение с работой. Если это блеф, то почему его печатает всесоюзный журнал?
Впрочем, я ничуть не жалею, что все так получилось. Ведь теперь я могу видеть Икара. До того, как приходит медсестра Женя, мы успеваем выпить чай, поговорить о книгах (у него дома прекрасная библиотека), о его полетах и, конечно, о моей болезни. Икар пытается убедить меня, что моя болезнь излечима. Он трясет картой больного и кричит:
