Внезапно в сознании что-то щелкнуло: вход на Сталинскую находился именно с той стороны, откуда звучали выстрелы и топот ног. Люди бежали не к павильону, а от него. Получается, спасались из метро?
Оформиться дальше мысль не успела: вновь раздалась пальба нескольких автоматов вперемежку с пистолетными щелчками и ружейными залпами. В подворотню, отстреливаясь от кого-то, вбежали три человека. Точнее, четыре. Самый коренастый тащил на себе раненого. Бегущий последним бухнулся в пыль. Вытянувшееся тело конвульсивно дергалось, скрюченные пальцы скребли по асфальту, оставляя за собой след из содранной резины защитных перчаток. Еще живой человек то ли пытался ползти к спасительной машине, то ли просто бился в судорогах агонии.
Свинцовая стайка пуль царапнула створку ворот.
— Панин! — прорычал боец, несущий раненого. — Заводи мотор, скотина!
Водитель онемел: начстанции Лыкова он узнал даже сквозь противогаз. «Да откуда он тут? Как? Почему в него стреляют? Кто этот раненый?» — вопросы вспыхивали, как молнии. Но для сомнений времени уже не осталось. Шустро прыгнув за руль, бывший таксист перегнулся через сиденье и рывком распахнул дверь для пассажиров. Анатолий залетел в салон, задев ногами раненого боковую стойку.
— Гони, Панин! ГОНИ!!!
Преследователи, — а они были уже в прямой видимости беглецов, — открыли напоследок поистине шквальный огонь. Заднее стекло разлетелось вдребезги, пули высекали асфальтовую крошку у самых колес. Второй солдат повис на болтающейся дверце.
— По шинам бьют, гады! Сволочи! — непонятно кому заорал он.
Внезапно мешковатый комбинезон бойца прошила строчка пулевых отверстий. Ломано дернувшись, он выпустил из рук спасительный металл и повалился куда-то вниз, на выцветший асфальт.
Лыков дал короткую ответную очередь и не отпускал спусковой крючок до щелчка, возвестившего, что рожок пуст. Машина набирала ход. Начстанции швырнул автомат в сторону и кинулся к раненому.
— Сынок… сынок…
УАЗ рванулся, повернул за угол и, выписывая лихие виражи, понесся сквозь лабиринт бесчисленных развалин, которые шофер по привычке продолжал называть «Москва».
