- Индюшачья ферма естественного вскармливания "Гедда Габлер". Кто как, а я ничего остроумного в этом названии не нахожу. - Он опять посмотрел на меня, на этот раз долго, испытующе. - Головы они перемалывают на кошачий корм, а шею, внутренности и все прочее заворачивают в целлофан и суют обратно в брюшную полость, вот ведь садисты. Что им эти индейки такого сделали?
Вопрос был чисто риторический, даже если он и был ко мне обращен, никакого ответа я не дал, только на моем лице изобразились скорбь, гнев и решимость. Я думал обо всех индейках, к чьей злой судьбине я приложил руку и зубы, о сломанных на счастье грудных косточках, о "пасторских носах", как назывались у нас птичьи гузки, о поджаристой кожице, которую я смаковал в детстве. От этих мыслей к горлу подступил комок, но было и другое: я почувствовал, что проголодался.
- Бен Франклин хотел их сделать национальным символом, - вставила Алина. Слыхали про это? Но любители мяса взяли верх.
- Пятьдесят тысяч птиц, - сказал Рольф, быстро посмотрев на Алину и опять устремив на меня прожигающий взгляд. - Есть информация, что завтра их начнут убивать для рынка парной индюшатины.
- Самое лакомство для яппи, - голос Алины источал отвращение.
Помолчали. Стало слышно, как потрескивает огонь. Туман давил на окна. Темнело.
- Ферма видна с шоссе, - сказал наконец Рольф, - но проезд только через Кальпурния-спрингс. Около двадцати миль - двадцать две и три десятых, чтоб быть точным.
Глаза Алины сияли. Она не сводила их с Рольфа, словно он был посланцем небес. Я почувствовал, как что-то поднимается у меня в желудке.
- Ночью махнем.
Рольф настоял, чтобы поехали на моей машине - "Мой пикап вся округа знает, я не могу рисковать на такой небольшой операции", - но мы залепили номерные знаки спереди и сзади дюймовым слоем грязи. Лица затянули черным, как коммандос, из сарая взяли все необходимое - кусачки, ломы и две большие канистры бензина.
- А бензин-то зачем? -спросил я, прикидывая канистру на вес.
- Мы ж диверсанты, - блеснул глазами Рольф. Альфа по очевидным причинам оставили дома.
Если днем туман был густой, то теперь он стал и вовсе непроницаемый казалось, само небо сошло на землю. Свет фар отбрасывало мне в глаза, и от напряжения они скоро начали слезиться. Если бы не ухабы и выбоины, можно было подумать, что мы в космосе летим. Алина сидела впереди между мной и Рольфом и загадочно молчала. Рольф тоже мало что изрекал, если не считать скрипучих команд: "Тут правей", - "Круто влево", - "Не спеши, не спеши". Я думал о мясе, о тюремной решетке, о том, до каких героических размеров я вырасту в глазах Алины и что с ней сделаю, когда мы наконец доберемся до постели. По часам на приборном щитке было два ночи.
