Охо-хо! А чадо радуется. Не ведает, глупое, что ждет его впереди жизнь тяжкая, опасная.
Уж Феодосья-то Игоревна знает, каково князем быть на Руси. Стеречься надо не только врагов, но и брата родного.
Охо-хо! Эвон свадьба ее с Ярославом Всеволодичем, куда радостней да веселей праздник, а и то кровью княжеской дорога к нему полита. И кем? Родным дедом ее, князем рязанским Глебом Владимировичем. Дабы власть свою укрепить, созвал Глеб на совет семерых князей с боярами, а сам тайный приказ отдал слугам. Ворвались те в шатер, где князья пировали, да и перебили всех до единого. Вот уж истина: ныне в чести, завтра во гробе.
Охо-хо. Пять уж лет тому, а вспомнит княгиня, и от страху сердце заходится. Хотя именно там и встретила она суженого своего, примчавшегося садить на Рязанский стол брата ее, Ингваря Игоревича.
— Ах ты, чадо мое милое, — шепчет ласково Феодосья Игоревна сыну, и слеза по щеке у нее катится. Жалко ей ребенка, страшно за него.
— Феодосья Игоревна, — кричит от окна Прасковья, — колесница у терема!
И хотя от дворца в собор можно по верхнему переходу пройти, но сегодня день особенный: только на колеснице к собору подкатить надобно.
Как ни печалилась княгиня в светлице, а из терема на крыльцо к народу вышла с лицом приветливым, улыбчивым. Пусть знают, праздник большой у князя — пострижение сына его, Александра Ярославича. Вот он — виновник торжества — стоит рядом с княгиней. На нем кафтанчик зеленого атласа с золотым узором, такая же шапка, соболем отороченная. Червонные портки и сапожки легкие желтого сафьяна. Волосы черные до плеч волнами спадают. Не княжич, а икона писаная.
А народу на княжьем дворе что на торжище: бояре, гридни[2], тиуны[3], милостники[4]. И все званы на праздник самим Ярославом Всеволодачем, и всех не только сытное угощение ждет, да меды хмельные, да веселье, но и подарки богатые. Знают они: Ярослав Всеволодич щедрый хозяин, широк душой. В лучших платьях своих все съехались. Даже челядь[5] княжеская сегодня щеголяет в новых однорядках[6]. Загодя сам князь строго повелел, чтоб в сей день ни один не явился на дворе его в холщине или, упаси бог, в лыченцах[7]. Коли нечего надеть — сиди на печи, не срами князя.
И на обряд пострижения он позвал не какого-то там священника, а самого епископа Симона — бывшего игумена Рождественского монастыря из Владимира. Пусть он своей высокой рукой благословит сына Ярославова. Владыка вчера еще приехал в Переяславль и ждет уже княжича в соборе святого Спаса.
