Миронов слышит все это — и ни слова, будто не про него говорят.
Наконец Горчица уставила кастрюли на полку и пошла, шаркая по полу туфлями, в большую комнату — направо от кухни. Там она уляжется на свою кровать с горой подушек, покрытую толстым стеганым одеялом, и уже до утра не встанет.
А мать осталась на кухне. Все еще возится, все топчется. То скребет чем-то жестким по плите, то переставляет, передвигает посуду. Уж как начнет прибирать — ни одной вещи не оставит в покое.
Так и провозилась до сумерек.
Стемнело рано. Сильный дождь пошел. Мать засветила лампы на кухне и у Миронова на столе. Тут только Миронов вынул из сумки книжки и стал готовить уроки на завтра. А мать накинула большой платок, укуталась с головой и пошла в сарай проведать поросенка. Совсем тихо-стало в доме, скучно. Что-то долго сегодня мать в сарае возится. Верно, на два замка поросенка запирает, чтобы не украли. А замки давно проржавели, туго запираются.
Наконец в сенях хлопнула дверь. Миронов слышит, как мать тяжелыми шагами входит на кухню, стряхивает мокрый платок, вешает на гвоздь ключи. А потом говорит, будто сама себе:
— Вот темень! Ступишь за порог — как в черную яму провалишься. На других улицах светло, новые фонари горят. А у нас был один фонарь на всю улицу, да и тот хулиганы разбили. Двух шагов от дома не отойдешь — шею сломишь.
Миронов молчит. Поохала еще мать, поворчала, а потом задула лампу на кухне и пошла к Горчице в большую комнату, — верно, тоже сейчас спать ляжет.
Посидел еще немного Миронов за книжками. Стало и его ко сну клонить.
Перед тем как улечься, подошел он к окну. Верно — будто черная яма за окном. Ничего не разглядеть. Только самого себя увидел Миронов в окошке, как в черной блестящей воде.
Всю ночь шумел дождь. Не прояснилось и к утру.
Утром Миронов всегда узнавал время по тому, как меняется, светлеет небо.
А сегодня небо серое, тусклое, точно застыло над поникшими деревьями и отяжелевшими крышами домов. Ничего по такому небу не угадаешь. Может быть, поздно, а может быть, и рано.
Тикают на кухне Горчицыны часы. Длинные, в деревянном футляре под стеклом. Только по ним тоже ничего не поймешь. И бьют невпопад, и показывают неверно. Эти часы вместе с кожаным диваном, стеганым одеялом и серебряной ложкой получила Горчица в подарок от графини Татищевой, когда служила у нее в экономках. Чинить свои часы Горчица никому не позволяет — боится, что часовщик переменит старинный механизм на новый. Так эти часы с самой революции и идут неверно.
