Как зачастую бывает в городе, разделенном по этническим или религиозным причинам, в Яле, кого ни возьми, всяк клянется, что он лично никакого касательства к противостоянию не имеет, восхваляет доброе согласие, в котором общины жили прежде, пока между ними не посеяли отчуждение, а то и злонамеренно восстановили друг против друга. Еще принято, по крайней мере среди буддистов, утверждать, что в этих беспорядках замешана не другая община, а только ее «ничтожное меньшинство», к остальным же выражать симпатию, хотя зачастую уже следующей фразой, в которой прорывается тотальное недоверие к этой общине, они сами себя опровергают. (Равным образом и переводчица-мусульманка заявляла, что «все ее лучшие подруги — буддистки», хотя ни одной из них назвать не смогла, и твердила, что «насилия никто не хочет», но тут же оправдывала его применение в том или другом отдельно взятом случае.)
Так и дама-богачка, извлекая изо рта рыбью кость, застрявшую между зубами, — остаток блюда, столь красноречиво демонстрирующего превосходство тайской кухни, до того изумительного, что даже аналитик на время замолчал, чтобы полнее насладиться, — итак, дама, не преминув высказать все, что положено, в похвалу благородному пристрастию подавляющего большинства мусульман к миру, предупредила, что мы рискуем, забредая, пусть даже при свете дня, в те части города, где они обосновались. Мы-то к тому времени уже успели убедиться, что никакой опасности нет и в помине, по крайней мере для иностранцев. Но даже тайскому аналитику, горячему стороннику примирения, не всегда удается воздержаться от замечаний, выдающих задние мысли не столь благовидного свойства. Так, увидев девушек под покрывалами, вероятно лицеисток, обновляющих свежей краской белую разделительную линию на тротуаре — дело происходило в пору школьных каникул, — он обронил, что мол, это безобидное занятие «по крайней мере мешает им делать глупости».
Как-то после полудня мы зашли в ограду Ват Путтхапум, пожалуй, одного из самых крупных буддийских святилищ Ялы, нас заинтриговало исключительное обилие собак близ этого храма. Группа монахов и послушников, отличимых друг от друга по цвету одежд, попивая чай и пожевывая бетель, сидела в тени баньяна, его воздушные корни висели над их головами. Из соседнего здания доносился хор женских голосов, кроны деревьев, которых здесь было множество, звенели от птичьего пения, второй хор по звучности не уступал первому: если в атмосфере остального города ощущалась напряженность, в обычное время ему несвойственная, легко было заметить, насколько этот уголок уберегся от общей участи. Среди желто-оранжевых, так называемого шафранного цвета одеяний выделялась черная футболка, туго облегающая атлетический торс молодого человека, «этнического китайца», как выражаются в Юго-Восточной Азии, практикующего монашество с перерывами (такое возможно), в настоящий момент, как он нам объяснил, не вдаваясь в излишние подробности, он занимается «бизнесом», видимо, в области спортивных пари. Короче, букмекер. Энди — он пожелал, чтобы его называли так, — кроме прочего, наверняка поддерживал тесную связь с полицией или армией, порукой тому служил уоки-токи, которым он был экипирован, кстати, при его посредстве некий осведомитель в нашем присутствии сообщил ему, что в телефонной будке соседнего селения только что взорвалась бомба. Нет сомнения, что, когда у него оставалось свободное время, Энди наряду с деятельностью букмекера вносил свою лепту в обеспечение безопасности Ват Путтхапум. Он дал нам номер своего мобильника и посоветовал никогда не пускаться в дорогу, прежде не посоветовавшись с ним насчет маршрута. Хотя он, разумеется, разделял мнение тех, кто утверждает, что мусульманское население в общей массе лояльно к властям, его встревожил наш замысел отправиться на побережье возле Паттани: он сказал, что этот сектор небезопасен, ведь там живут мусульмане.
