После провала, пусть не полного, а частичного, постигшего нас на дороге в Толуку, мне пришлось чуть ли не разбушеваться, чтобы втолковать ему: если мы не едем в Нецауалькойотль, пусть он отвезет меня в любой другой квартал (за исключением тех, что мне уже известны), где может быть много собак. Эдуардо слышать не желал не только про Нецауалькойотль — столь же мало его привлекал Тепито, а между тем мне сообщали, будто там ведется торговля бродячими собаками, подмалеванными, подстриженными и выдаваемыми за породистых. После долгого разглядывания моей карты Мехико, сопровождаемого препирательствами и мелочными придирками, он в конце концов выбрал местечко Эль-Мирадор у подножия Ла-Эстреллы, одного из холмов, уже давно захваченных разрастающимся городом: около полудня мы взяли его приступом, подкатив по авеню Морелос.
При виде маленьких оштукатуренных домиков ярких цветов, садиков, лавок и детей, проходящих мимо группками в безукоризненной школьной форме, я мигом смекнул, почему Эдуардо выбрал именно этот квартал в противовес всем тем, которые я ему предлагал так настойчиво. И хмыкнул исподтишка при мысли о ждущем его неизбежном разочаровании, но тут он попытался привлечь мое внимание уверениями, что якобы видел, как здесь грызлись между собой «банды в два-три десятка собак». Почему бы и нет, ведь сражались же древние гладиаторы-ретарии с псами? Когда мы проезжали перекресток улиц Луна и Нептуно, Эдуардо вдруг вытаращил глаза так растерянно, будто узрел парочку львов: он молча указывал мне на пятерых собак, дремавших в тени акации, что усугубляло их сходство с хищниками, хотя фоном для этой картины служила стена, разукрашенная в цвета рекламы пива «Корона Экстра». У трех псов окрас был желтый или чуть потемнее — коричневатый, два других черные, и все трое в разной степени смахивали на немецких овчарок. Представить их уплетающими человечину было бы легче легкого, если бы атмосфера уютного квартала не исключала подобные крайности. Случай пришел на помощь Эдуардо — первый успех окрылил его, и он тотчас воспарил торжествуя победу.
На склонах cerro (островерхого холма) Ла-Эстрелла, ближе к вершине, где домов уже не было, раскинулось кладбище, пантеон, с персоналом которого мой спутник был хорошо знаком, поскольку имел обыкновение приходить сюда ежегодно в День поминовения усопших. Одно из самых больших в Мехико, кладбище выглядело поистине гигантским. И тем не менее мы почти сразу наткнулись на одного из приятелей Эдуардо, типа, который, видимо, живет там испокон веку, он простер указующий перст в направлении огромного креста с надписью
