…А вослед ему мертвый пес: По всему свету за бродячими собаками | страница 58

Все признаки заброшенности были сосредоточены на этом очень сократившемся участке, которым я решил ограничить свои наблюдения: молодые парни, подпирающие стены, граффити, автомобили с проколотыми шинами и разбитыми стеклами, дома, обнесенные заборами, один из них даже совершенно выгорел, остался один фасад, на котором еще можно было различить следующий призыв: «If animal trapped, call 396 62 86» («Если животное осталось взаперти, звоните по номеру 396 62 86»). Чуть дальше, но все еще в пределах бывших владений Шэгги и Добермана, вдоль улиц Мэдисон и Маккалох сохранился маленький участок отремонтированных домов с недорогими квартирами, что, по-видимому, свидетельствует о неких не вполне внятных усилиях, производимых властями в рамках «городской политики». Проходя по улице Мошер к Юта-Плэйс на обратном пути в уютный сектор, отвоеванный культурной буржуазией, с его ухоженными насаждениями, парочками влюбленных геев и кафе, похожими на аналогичные заведения улицы Вьей-дю-Тампль, я имел случай убедиться, что в той части квартала, которая сохранила свой первоначальный вид, у дорожек все еще громоздятся переполненные мусорные баки и пластиковые пакеты. Правда, ни одной собаки я возле них не видел, приметил только крысу. Алан М. Бек в своей книге утверждает, будто в тех кварталах, которые он изучил особенно детально, крысы и собаки живут в полном согласии, они даже настолько поладили, что совместно противостоят любому вторжению кошек на их общую территорию. Надобно, впрочем, сознаться, что ни здесь, ни где бы то ни было на планете никто, кроме Бека, никогда не замечал проявлений подобной союзнической взаимопомощи.

В половине десятого вечера по темно-синему небу над озером покатились огромные караваны белых раздувшихся облаков, гонимых яростным ветром. Он гнул верхушки деревьев, корежил кокосовые пальмы, чьи силуэты, теперь кажущиеся черными, выделялись на небе. Поверхность озера, тоже черная, морщилась мелкими волнами, которые то ли бились об опоры дамбы, то ли их лизали. Это напоминало начало урагана в «раскрашенной» версии «Ки-Ларго» с Богартом. Как бы то ни было, ветер еще не столь разбушевался, чтобы помешать скопе парить в воздухе, а змеешейкам сушить раскинутые крылья и вращать длинными змеевидными шеями, за которые они и получили свое название. Полумесяц, чей свет приглушали последние лучи заката, уже поднимался над смотровой вышкой, отмечающей конец дамбы. А с противоположной стороны, на суше, под отменно густым кустом мелькал полосатый хвост игуаны, которая пренебрегала этой подробностью: уползая в укрытие, надо думать, она мнила себя невидимой. Искушение разубедить ее, наступив на этот хвост или резко за него дернув, отступало перед уважением к игуане, а также страхом, что укусит (хотя в другом не менее эталонном фильме «Ночь игуаны» это животное, с которым там обходятся, кажется, прескверно, то ли вовсе не защищается, то ли противится очень слабо).