Присцилла прищурилась и с расстановкой произнесла:
– Ну что ж… Тогда, вероятно, мне придется обратиться за помощью… к доктору.
Эва в ужасе посмотрела на сестру:
– Ни в коем случае! Знаешь, сколько женщин умирают от этой операции?!
Присцилла с сердитым видом подалась вперед:
– А ты знаешь, сколько женщин умирают во время родов?
У Эвы от волнения перехватило дыхание.
– Это тяжелее, Цилла. Намного опаснее и тяжелее.
Присцилла помолчал, а потом пожала плечами:
– Ну ладно. Тогда я уеду.
Эва почувствовала облегчение.
– Да, – размышляя, проговорила она. – Да, это выход, ты можешь уехать. Во Францию! К тете Фелисити. Ей мы можем довериться. Мы скажем всем, что ты уехала навестить тетю. – Эва повеселела. – И это даже не будет ложью. И ребенка можно будет оставить у нее.
– Нет! – категорически сказала Присцилла.
– Может быть, она знает какую-нибудь женщину, которая…
– Я же сказала – нет! – прервала сестру Присцилла и топнула ногой. – Я хочу сама.
Эва замерла.
– Что?
– Я не брошу его. Не брошу своего ребенка. Я хочу сама воспитывать его.
Эва представила, как Присцилла сидит с малышом на руках на званом обеде, а вокруг толпятся ее многочисленные поклонники.
– Что ты будешь с ним делать? – обреченно спросила Эва, понимая бессмысленность вопроса. В конце концов, кто согласится бросить собственного ребенка?
– Не знаю. Наверное, это будет забавно, – улыбнулась Присцилла. – Люди так любят детей. Я уже давно заметила это.
Эвой овладело отчаяние. Для нее стало очевидным: Присцилла не понимает всей серьезности положения, в котором она оказалась. Не понимает, что от ее легкомыслия пострадает вся семья. Она не собирается решать свои проблемы и, как обычно, ждет, что Эва защитит ее и спасет.
Но на этот раз ситуация была гораздо хуже, чем раньше, когда ее поймали за игрой в карты. Или когда она на балу у Мейсонов закурила сигару Рэндольфа Питермана. И даже хуже, чем тогда, когда она позировала в тоге для одной из картин Джерарда Пеллетье.
В этот раз она действительно совершила нечто немыслимое – она провела ночь с мужчиной.
Эва покраснела и потупилась, поняв, что испытывает легкую зависть к сестре.
– Ну хорошо, я не пойду к врачу, – сказала Присцилла. – Присядь, ради Бога! Пока ты не упала в обморок и не разбила мамин китайский фарфор. – Она вяло махнула рукой, указывая на изящную вазу, стоящую на низком столике.
Эва смотрела на сестру широко раскрытыми глазами, словно внезапно увидела в Присцилле совсем другого человека. Присцилла знала, что чувствуешь, когда тебя целуют. И это был не поцелуй украдкой в гостиной. Нет, настоящий поцелуй – в горячих объятиях, лаская друг друга. Однажды она видела такой случайно на улице. На углу Тридцать девятой улицы одна из уличных женщин целовала так молодого человека.
