Прохладный апрельский ветерок наполнил воздух запахом жимолости и сирени. Время работать. Он внимательно посмотрел на ее строгую муслиновую ночную сорочку, прежде чем знаком приказать Пейшенс расстегнуть ее, чтобы он мог добраться до ее забинтованной руки.
С тяжелым вздохом она повернулась к нему спиной, пока расстегивала пуговицы, и осторожно вытащила поврежденную руку из рукава. Забавляясь, он наблюдал, как она прижимает к себе рубашку, явно не желая показывать больше, чем необходимо.
Брайс поставил поднос себе на колени и наклонился к Пейшенс. Пока он разматывал старый бинт, обрабатывал рану и делал новую повязку, каждый раз касаясь переда ее сорочки, он чувствовал ее затвердевший сосок.
— Ну, вот и все, — сказал он, перевязав рану. — Еще один день в постели, и боль пройдет. А если усилится, я пришлю лауданум.
— Уверена, что завтра я буду чувствовать себя гораздо лучше, и очень хотела бы приступить к своим новым обязанностям.
— Посмотрим, — уклончиво ответил Брайс, вспоминая о поцелуе на полу позапрошлой ночью. Интересно, помнит ли она. У него не было причин оставаться, но ему не хотелось уходить, не ощутив снова вкуса ее губ.
Она с готовностью приняла его поцелуй, но ему пришлось остановиться прежде, чем присоединиться к ней в постели, хотя Брайс знал, что они оба этого хотят.
Так и не придумав подходящего объяснений своему поведению, он судорожно сглотнул и выпалил:
— Я хотел посмотреть, так же ли сладок ваш поцелуй, каким он запомнился мне с позапрошлой ночи.
Потрясенная Пейшенс распахнула глаза. Он кивнул:
— Чем больше я практикуюсь, тем лучше целуюсь. Не так ли?
— Я попросила бы вас, милорд, найти себе другую партнершу для практики. Мне не нужен дальнейший инструктаж, и я не хочу его, — заявила Пейшенс, вскинув подбородок.
— А я уверен, что вам нужен… — он помолчал, — дальнейший инструктаж.
С этими словами он вышел из комнаты.
Глядя вслед графу, Пейшенс положила руку на свои дрожащие распухшие губы. «Что я наговорила? Руперт был прав, этот человек опасен, но не в том смысле, в каком нам обоим казалось».
Она все еще ощущала его губы на своих. Тут что-то не то. Никакой мужчина не целуется так, как он, если только женщина не его жена или любовница. А она не была ни той, ни другой. Неужели она на пути к проклятию? Джеймс осудит ее за то, что она ответила на поцелуй графа, за то, что позволила порочной страсти овладеть ею.
Она не поощряла его светлости, но не противилась его поцелуям и ласкам. Совсем наоборот. Стоило ей вспомнить о них, как сердце ее начинало учащенно биться.
