Теории сознания | страница 54

Можно доказать, что никто не оказал более непосредственного и основательного влияния на англоязычную философию в XX столетии, чем Людвиг Витгенштейн. Хотя он и родился в Австрии, но наиболее продуктивную часть своей жизни провел в Кембриджском университете. Обычно считают, что его философия имела три фазы: раннюю фазу, продолжавшуюся до конца 20-х годов, в которой философские проблемы должны были решаться путем изобретения логически совершенного языка; среднюю фазу начала 30-х годов, во время которой выполнимость подобного проекта была поставлена под вопрос; и позднюю фазу, продолжавшуюся с 30-х годов до его смерти в 1951 году, когда философские проблемы считались путаницей, порожденной неправильным употреблением нашего обычного повседневного языка. Шедевром, относящимся к ранней фазе, является "Логико-философский трактат" (1921). Среди ряда текстов среднего периода наиболее заметными являются "Голубая и Коричневая книги" (1958) и "Философская грамматика" (1974), а третья фаза представлена другим шедевром – "Философскими исследованиями" (1953). (В каждом случае я даю дату публикации книг на английском языке.) В дальнейшем мы будем иметь дело только с поздней работой, поскольку она имеет прямое отношение к проблеме сознания и тела. Для более углубленного изучения Витгенштейна я отсылаю читателя к книге Энтони Кении "Витгенштейн" (см. раздел "Библиография" в конце книги).

Витгенштейновский аргумент личного языка есть аргумент против возможности существования такого языка. Возможен ли личный язык – решающий вопрос для философии сознания (а на самом деле и для философии в целом) в силу следующей причины: могло бы быть так, что несколько теорий сознания предполагали бы личный язык. Если бы они это сделали и если личный язык невозможен, то эти теории должны были бы быть ложными. Например, и Платон, и Декарт допускают, что мы можем иметь понятие о сознании или душе, существующих независимо от любого тела. Декарт, в частности, полагает, что каждый приобретает понятие сознания, основываясь на опыте своего собственного существования. Для него ментальное есть личное в том смысле, что только тот, кому принадлежит сознание, имеет прямой когнитивный доступ к своим состояниям, и можно сомневаться, обладают ли другие люди сознаниями. Он также думает, что психологическое знание от первого лица особым образом не поддается коррекции: если я убежден в том, что нахожусь в определенном ментальном состоянии, то это убеждение истинно. Чтобы сформулировать такую позицию, Декарт, кажется, предполагает существование языка, который мог бы обретать значение только от указания на содержание его собственного сознания, т.е. языка, понимать который, вероятно, мог бы только он.