У края длинного дубового стола сидят музыканты и настраивают инструменты. Скрипач возится со своей скрипкой, перебирает струны, а те отзываются каждая на свой лад: мы, мол, готовы, не было бы остановки за твоим смычком. И скрипач берется за смычок, проводит по нему рукой, держит его наготове. Флейтист тихо беседует с флейтой, она посвистывает в ответ. А цим балист трогает струны, постукивает молоточками по цимбалам. И только слепой барабанщик сидит, на двинув шапку на глаза, и дремлет.
Возле музыкантов на скамье стоит какая-то фигура, каждое слово которой вызывает оглушительный хохот, Даже дети, которые толпятся у окна, смеются до упаду и пытаются подражать весельчаку. Но вот он выкрикивает:
— Итак, в честь именитых родственников, в честь хозяина, в честь всех собравшихся здесь — сыграйте «фрейлехс»![18]
И музыканты дружно принимаются за инструменты, а мужчины и женщины берутся за руки и пляшут в хороводе.
Все кругом пришло в движение, закружилось, завертелось, даже клопы и тараканы вылезли из щелей и расползлись по стенам.
Один из танцующих вдруг валится на Вениамина. Танцор пристально вглядывается в него и вскрикивает:
— Ага! Вениамин! Отыскалась-таки пропажа! Добрался я все-таки до него! Вон он где! Вот он!..
На крик сбегаются люди. Вениамин узнает среди них почтенных тунеядовских горожан и тамошнего раввина. И все в один голос кричат:
— Вениамин, идем плясать! Танцуй, Вениамин!
— Не могу! Честное слово! — умоляет Вениамин. — С места двинуться не могу!
— Ничего! Ничего! — отвечают ему. — Идем, говорят тебе, сможешь! Тут и уметь нечего! Двигайся, дурья голова! Погоди, мы о тебе еще порасскажем!
— Зелде? — вскрикивает Вениамин. — Умоляю вас, не рассказывайте Зелде!
— Поднимайся же, глупец! Становись на ноги!
— Сжальтесь, братья! — упрашивает Вениамин. — Право же, не могу я двинуться с места. Есть на то причина. Это тайна, которую я открою одному только раввину.
Вениамин обнимает раввина обеими руками, хочет шепнуть ему на ухо свою тайну, но в ту же минуту чувствует сильный удар в бок, от которого даже в нос шибает, как от крепкого хрена. От боли он бросается в сторону, протирает глаза и видит: в доме темно, луна заглядывает в окна, а он, Вениамин, лежит рядом с теленком и крепко обнимает его обеими руками.
Что тут творится? Откуда взялся теленок? Уж не отелился ли Вениамин? Но как же это может быть! Если даже допустить, что Вениамин осел, трижды осел, тысячу раз осел, то ведь он осел двуногий! Где же это слыхано, чтобы двуногий осел отелился?! Правда, у нас немало телок, и главным образом в весьма порядочных домах, но ведь это же телки в образе человеческом. Они в большинстве случаев очень миловидны, с хорошенькими личиками, с ямочками на щечках. Но теленок, которого обнимает Вениамин, — ведь это просто настоящий живой теленок. Откуда же, спрашивается, он взялся? Не иначе — с неба свалился! Чудеса в решете да и только!
