Сержик был неточен, назвав Дольдика хозяином дачи, дача принадлежала теще поэта, Раисе Марковне. Раиса Марковна была филолог, и дочь ее Ида стала филологом, и зять ее в какой-то степени тоже филолог. «Что вы хотите, рабочая династия», — смеялась Раиса Марковна.
Прежде чем стать в некоторой степени филологом, Юра мотался по северам, плавал на сейнерах матросом и журналистом одновременно, с удовольствием нарабатывая биографию. Вернувшись в Одессу, он вступил в партию, по твердому убеждению, что заниматься литературой, бедствуя и злясь, бесплодно и неприлично. Коммунистический свой крест он нес среди друзей с достоинством, позволяя им слегка шутить по этому поводу. В партийной организации он слыл деятельным и принципиальным членом, к власти не рвался и был уважаем как профессионал.
Дача стояла над морем, у обрыва. Был небольшой фруктовый сад, где между персиками и яблонями торчали, ковыряниями Раисы Марковны, букеты сельдерея, кинзы, гладиолусов, львиного зева и маттиолы.
Каменный домик состоял из двух комнат и веранды. Дольдик бывал здесь наездами, по вечерам или в выходные дни, осенью брал отпуск и работал здесь в одиночестве.
Раньше всех пришла московская художница Надя, легкая блондинка, жена местного драматурга Важнецкого. Вместе с Идой они накрыли стол в саду белой скатертью, расставляли приборы. Раиса Марковна, сидя в шезлонге с книгой, поглядывала на них с удовольствием. Собирались сегодня без повода, под хорошее настроение.
Ида обернулась на стук калитки — по дорожке, обсаженной сиренью, шли Сержик с Машкой и незнакомый человек. Ида близоруко прищурилась, но гость не стал от этого знакомее.
— Это Кока, — представил Сержик. — Мой школьный приятель.
Машка закивала за спиной Нелединского и одобрительно показала большой палец. На белокожем лице Иды появилась розовая улыбка.
— Здравствуйте, — сказала она. — Сержик, ты как всегда слишком рано.
Сержик постучал пальцем по своим космонавтским часам.
— Все равно, — улыбалась Ида, — помогай теперь.
— А Машка на что? — удивился Сержик. — И где Юра?
— Он пошел купаться, сейчас придет.
— Пойдем и мы, — сказал Сержик.
Нелединский обрадовался, хоть купаться вечером ему не хотелось. Едва они подошли к обрыву, как над ним показалась лысая и свежая голова Дольдика.
— Я вас вычислил, — улыбнулся Дольдик, — вы друг Карлика. А знаете, — повел он за плечи гостей, — Карл сделал меня первым в городе поэтом.
— Как это? — не понял Нелединский.
— А тем, что уехал.
