«Уже что-то», — подумал Марик. Затем распахнулось окно слева, на третьем этаже, в темном проеме показалась пожилая женщина с седой завивкой. В руке у нее висело что-то продолговатое.
— Фира, — сказала она басом в пустоту двора, — я вас спрашиваю. Разве это утка? Это же Мая Плисецкая!
— Ой, не говорите, мадам Китис, — отозвалась справа невидимая Фира. — Дурят нашего брата…
«Нет, здесь нужен магнитофон, — засмеялся Марик, — а нужен ли?» Внезапно Марик почувствовал себя скверно. Он представил себе, как хихикает, глядя на все это, веселый парижский баран-экспрессионист, приговаривая какое-нибудь «тре бьен» или «се жоли». «Засранец, — ругал себя Ройтер, — мародер».
Пусто и тихо было во дворе. Только в кроне большого ясеня тосковала на одной ноте горлица. Марик сполз с ящика на пол, прислонился к стене и стал снимать сверкающую крону.
Шестидесятые годы изрядно попортили город. Особенно пострадал ансамбль Потемкинской лестницы — гордость Одессы. Снесли старый фуникулер и вместо него соорудили стеклянный и пластмассовый пенал эскалатора, разрушив этим строгую симметрию, задуманную и воплощенную архитектором Боффо.
Эскалатор, тут же вышедший из строя, вел, как и лестница, к Приморской улице и, через улицу, к новому морскому вокзалу, построенному во всем блеске посохинской школы.
Громадная стеклянная коробка, по тонкому замыслу авторов, должна была изображать корабль. Она и изображала, с той же мерой достоверности, с какой монреальский павильон на ВДНХ изображал собой милицейскую фуражку. Естественно, в коробку эту натекла постепенно такая же уродливая и незатейливая жизнь.
Пассажиров, ради которых все и задумывалось, было мало, и они были незаметны, робки и транзиты. Постоянными же обитателями нового морвокзала стали хорошо одетые темные личности — торговцы иконами, фарцовщики, щипачи и завмаги. Повезло дешевым проституткам, обитающим неподалеку, на Приморской улице и на спуске Кангуна, в просторечии — канаве. «Бигсы с канавы», довольствовавшиеся прежде бутылкой портвейна, приоделись, покрасились, подорожали, и, казалось, отрастили себе длинные ноги.
Старое здание морвокзала, хоть и утратило свое международное значение, не пострадало. В темном маленьком ресторане с ложно-классическими пилястрами, лепным фризом и морскими пейзажами, собиралась прежняя публика. Помимо солидных мореманов — старпомов и стармехов с дамами, удалых аспирантов водного института, — никуда не делись воспитанные бандиты с Пересыпи и Молдаванки, карточные игроки по-крупному деятели эстрадного бизнеса и мелкие партийные функционеры, гарантированные здесь от нежелательных встреч.
