На самом деле в качестве президента Лукашенко был не лучше и не хуже других. По сравнению с лидерами Казахстана, Грузии или Узбекистана он даже мог бы выглядеть демократом. Но на свою беду он осмелился пойти против воли Международного валютного фонда, отвергнув его экономические рецепты и отказавшись приватизировать промышленность. Хуже того, он отказался и от геополитического партнерства с Западом, пытаясь возродить связи с бывшими «братскими республиками» СССР.
Лукашенко, как и Ельцин, разогнал неугодный парламент и переделал конституцию. Запад ответил возмущением, которое было столь же интенсивным и единодушным, как и поддержка точно таких же мер Ельцина. В Белоруссии, как и в России, после установления нового порядка оппозиция была лишена всякого влияния на принимаемые решения, а руки у президента развязаны. Проблема Белоруссии была не в авторитаризме Лукашенко, а в том, что его политика не соответствовала рецептам Международного валютного фонда.
И все же главной причиной того, что в России правовые нормы в 1994—1999 гг. более или менее соблюдались, была экономическая стабилизация, достигнутая правительством Виктора Черномырдина. Это была странная стабильность, поскольку производство продолжало падать. Но страна обрела некоторую устойчивость.
Основные ресурсы были поделены, сложились крупные финансово-промышленные группы, под контролем которых оказались почти все финансовые потоки и наиболее прибыльные производства. Лидеры этих групп не случайно получили в прессе название «олигархов». Их влияние обеспечивалось не только огромными финансовыми возможностями, но и близостью с властью. По определению одного из московских журналистов, олигархи — это капиталисты, которые «целиком и полностью зависят от государства»[116]. Поскольку инвестиционная активность олигархов была минимальной, именно правительство в конечном счете обеспечивало воспроизводство. Но и власть в свою очередь зависела от олигархов, лоббировавших свои интересы, оплачивавших политические и пропагандистские кампании официальных политиков, а зачастую просто содержавших «нужных» чиновников.
Коррупция стала функциональной частью системы, формой связи между бюрократией и ведущими экономическими группами, без которой невозможны были бы ни развитие предприятий, ни принятие решений в государстве. Коррупция «упорядочилась», «нормализовалась». Борьба с коррупцией в подобной системе становится не только бессмысленной, но и вредной — любая серьезная попытка такой борьбы немедленно дезорганизует хозяйственные связи, приводит к управленческому параличу. В свою очередь коррупционные отношения, типичные для элит общества, своеобразно воспроизводились на среднем уровне и даже в низах. Страна, разучившаяся работать, отчаянно старалась решить свои проблемы каким-нибудь другим способом.
