– Ты излагаешь обстоятельства дела довольно толково! – заметил дядюшка.
– Исправлюсь! – улыбнулась Полина.
– Желаю успеха!… Но продолжай…
– Так вот, завещание кузена Ридинга неожиданно сделало меня, Полину фон Герштейн, единственной наследницей! Причем было сказано, что завещатель решительно устраняет моего отца от опеки и охраны моих интересов! Хотя ему была определена пожизненная рента настолько достаточная, что она послужила прекрасным добавлением к состоянию отца и тому жалованию, которое он получает.
– Твой рассказ становится все интереснее! – отметил дядя. – Но до наступления совершеннолетия ты все же должна находиться под чьей-то опекой?!
– Конечно! Но кузен и это предусмотрел, хотя назначил опекуном, знаете, кого?… Того самого молодого человека, общественное мнение которого считало, под сурдинку, сыном покойного!
– Туманная история! – заметил дядюшка.
– Очень!… Вот поэтому и я была так бестолкова в своих письмах!… Ты только послушай, что сказано в завещании об этом опекуне!… Завещатель прибавляет, что он требует этой „дружеской услуги“, как благодарности своего питомца! Он требовал этого для того, чтобы принуждение – ведь воля завещателя – принуждение, – сделать для меня как можно более чувствительным. Ну, где это видано, дядя, чтобы нечто подобное называли „дружеской услугой“? – с искренним огорчением окончила Полина.
Дядюшка Рихард весело расхохотался.
– Старик, очевидно, хорошо знал тебя! – давясь от смеха, сказал он. – Но интересно, что кузен считал для тебя более необходимым: приемы исправительного заведения или вождение тебя на помочах?
Полина, расстроенная, отвернулась, но потом сказала:
– Не знаю, что ему казалось более важным; только он глубоко ошибся на мой счет, и это говорит о том, что он меня совсем не знал!
– Почему ты так думаешь?
– И вы еще спрашиваете? – возмутилась Полина. – Но разве вы не знаете, что Полине фон Герштейн не нужно ни помочей, ни других оберегающих и исправляющих средств!
– А что собой представляет опекун?
– О, это противная личность, кичащаяся своим мещанским происхождением! В нем так и сквозит низкая мещанская пронырливость с мелким самолюбием в придачу!… Если бы вы знали, как я ненавижу этого человека за то, что мне его навязали, сделали насильно моим опекуном!
– Ах, Полина, Полина! – укоризненно покачал головой дядюшка Рихард. – Я никогда не думал, что из твоих милых и хорошеньких уст могут литься такие речи! Сколько презрения в них по адресу опекуна! Но разве он сделал тебе что-нибудь неприятное?
