преследовал Наоми. Я был бессилен ей помочь, мне оставалось лишь в ужасе наблюдать за кошмарной сценой. Не нужно быть опытным психотерапевтом, чтобы растолковать подобный сон.
Проснулся я от ощущения, что кто-то чужой присутствует в моем номере.
Я осторожно положил руку на рукоятку револьвера и застыл без движения. Сердце бешено колотилось. Каким образом кому-то удалось пробраться в мой номер?
Я медленно сполз с кресла на корточки с револьвером наготове. До боли в глазах стал вглядываться в полумрак.
Шторы из набивного ситца были прикрыты наполовину, поэтому света, проникавшего с улицы, мне хватало, чтобы различить силуэты. Тени от листвы деревьев плясали по стене комнаты. Больше ничего не двигалось.
Я осмотрел ванную комнату — сначала просунул туда руку с револьвером, а потом уже вошел сам. Затем — стенные шкафы. Глупо, наверное, со стороны — рыскать по темному номеру с револьвером, но я отчетливо слышал посторонний шум!
Наконец я обнаружил под дверью листок бумаги, но все же выждал несколько секунд, прежде чем зажечь свет. Так вернее.
С пола на меня смотрела черно-белая картинка. Мгновенно в мозгу возникли разные ассоциации и догадки. Это была колониальная британская открытка производства начала столетия. В те времена в Европе любили собирать подобные открытки, нечто вроде современного мягкого порно. В начале века мужчины, коллекционировавшие такие картинки, таким образом распаляли себя.
Я наклонился, чтобы получше рассмотреть старинную фотографию.
На ней была изображена в вызывающей акробатической позе одалиска с турецкой сигаретой во рту. Девушка была темнокожей, юной и прекрасной: лет семнадцати, не более. Она была обнажена до пояса, и большие груди торчали сосками вперед.
Я перевернул открытку при помощи карандаша.
Рядом с тем местом, где предполагалось наклеить марку, мелким шрифтом было напечатано: «Одалисок, отличавшихся необычайной красотой и умом, долго и тщательно обучали искусству быть наложницей. Они умели прекрасно танцевать, играть на музыкальных инструментах и писать изысканные лирические стихи. Они были истинным украшением гарема, возможно, самым дорогим сокровищем султана».
Под этими строками стояла подпись — закорючка пером, а рядом напечатано полное имя:
«Джованни Джакомо Казанова де Зайнгальт». Он знал, что я в Дареме. Знал, кто я. Казанова оставил визитную карточку.
