Я дал им с собой топор, лопату и даже зачем-то отвёртку. Сам я не отправился на захоронение, так как мы все опасались, что моё участие в копании могилы на пустыре может быть интерпретировано спецслужбами (наружным наблюдением) как попытка создать «схрон». Они ушли без меня.
Через некоторое время позвонили.
— Эдуард Вениаминович, — сказал Димка-белорус. — Земля такая ледяная, мы разожгли костёр, на месте могилки, но её всё равно, эту землю, ничем не пробьёшь. Мы тут нашли сухое большое дупло в дереве. Предлагаем захоронить её в дупле. Правда, в коробке она в дупло не входит. Просим разрешения вынуть её из коробки и похоронить её в дупле без коробки. Дупло хорошее такое, биологически чистое. Ей там будет хорошо.
Я дал согласие. Они её похоронили. И вернулись и сдали инвентарь: топор, лопату, отвёртку. И долго ещё удивлялись, что так промёрзла земля за Яузой.
А потом я был поглощён «Фаустом».
Я читал «Фауста» Гёте и подростком в Харькове, и голодным юношей-поэтом в Москве. Я тщился тогда понять книгу, но не понимал. Я обратился к «Фаусту» опять после тюрьмы, уже шестидесятилетним, не имея в этот раз цели понять, но попросту потому, что этот персонаж сделался мне абсолютно необходимым.
Замечать в себе Фауста я начал, впрочем, где-то в 1998 году, когда волею судеб стал жить с шестнадцатилетней миниатюрной блондинкой Настей, она же бультерьерочка. Моя Грэтхен отличалась удивительной для нашего времени чистотой, наивностью и страдала аутизмом. Собственно, аутизм был её достоинством. Ещё она была простенькая и ангелоподобная. Мне было пятьдесят пять, а ей — шестнадцать, когда мы встретились. Но это были лишь первые биения Фауста во мне, в основном я оставался сильным нахальным воином. Фауст — религиозный «деятель», пророк, ересиарх. Фигура более крупная, чем воин-завоеватель. Фауст понадобился мне, когда я сам оказался на пути превращения в ересиарха, в пророка. В провидца. Летом 2003-го я вышел из лагеря готовым к новой роли. Новый 2004-й мы встретили с моим ангелом вдвоём.
Что случилось дальше, те кто взял себе за труд начать мою книгу сначала, уже знают. Мы расстались. Почему?
Эмоционально она за эти два с лишним года без меня застыла, как бетон. Я уверен, что она мне не изменяла, пока я был за решёткой, но лучше б уж она изменяла, потому что я нашёл её равнодушной и бесстрастной. Моя накопленная в тюрьме похоть разбивалась о её бетон.
Вещи её находились у меня, но сама она, вместе с угрожающей собакой, всё чаще оставалась жить у матери с отцом. Мы отодвигались, отодвигались, никто не ушёл, однако 2005-й мы уже встретили отдельно. Я — с охранниками, она с родителями. То есть моя Грэтхен ушла со сцены: out.
