Я могла бы ничего не делать. Но не могла.
Однажды вечером я встретила знакомого драматурга. Спросила:
– Ты что сейчас пишешь?
– Ничего.
– Как это? – не поняла я.
– Надоело.
– Как это? – поразилась я.
– Так. Талантам надоедает, а гениям нет.
Мне не надоело. Может быть, еще рано. Я еще не насытилась днями. Не постарела, короче. Возраст и старость – это не одно. Можно быть молодой и в девяносто лет. Все зависит от энергетического запаса. От внутренней батарейки, как в электронных часах. Моя батарейка еще чикала.
Ира навещал меня звонками. Руководил.
– Позвони Петросяну. Это продюсер.
– Зачем?
– Предложи себя и меня.
– Еще чего… Буду я навязываться, как проститутка на вокзале.
– А я, значит, могу…
– Это твое дело.
Я заканчивала разговор и ругала себя за свою мягкость. Не надо было отдавать ему рукопись. Я его пожалела, а себя подставила.
«Никаких жертв». Кто это сказал? Ира и сказал.
Через год я продала права Карлсону, который, как оказалось, жил не на крыше, а в собственном загородном коттедже. Он собирался сварганить сериал из двенадцати серий.
– А кто режиссер? – поинтересовалась я.
– Миша Колобков.
Я понятия не имела, кто это.
– А Ираклия нельзя? – поинтересовалась я для очистки совести.
– Нельзя.
– Почему?
– Потому что он старый и больной. Он не выдержит двенадцати серий.
Я знала: сериалы снимаются быстро. И еще я знала: продюсерское кино не может быть произведением искусства, потому что в основе – не качество, а прибыль.
Я и раньше не интересовалась результатом съемок, а теперь и подавно. У меня был свой виноградник и свое вино. Это мои книги. А у продюсеров – свой виноградник и свое вино. Каждый отвечает за себя. Или не отвечает.
Среди ночи раздался звонок.
Я боюсь ночных звонков. Значит, что-то случилось. Я испуганно сдернула трубку. В трубке слышался зуммер: з-з-з-з-з…
– Это ты? – догадалась я.
– З-з-з-з-звоню п-п-попрощаться.
– Ты уезжаешь? – спросила я.
– Можно сказать и так.
– Куда?
Ира молчал.
– Ты хочешь покончить с собой? – догадалась я.
– Д-д-да!
– Как?
– Ч-ч-что за идиотский вопрос? – обиделся Ира. – Я звоню попрощаться. И все.
Моя совесть забеспокоилась, стала ворочаться в груди.
– Я сделала все, что обещала, – напомнила я. – Я вошла в твое положение.
– Вошла и вышла, – упрекнул Ира.
– А что бы ты хотел?
Он хотел, чтобы я осталась с ним в его ведре с жидким говном.
Ира молчал.
Я, конечно, не верила, что он покончит с собой. Просто вымогает милосердие. Еще один «рак мозга». Но черт его знает. А вдруг…
