В самом деле. Но что я могу сделать? Усыновить его? Выйти за него замуж?
– Я б-б-был у директора киностудии, – продолжал Ира. – Он мне сказал: «Ираклий, я готов тебе помочь. Найди хороший материал, я найду спонсора. Я запущу тебя в производство. Но нужен сценарий. Сейчас кризис сценариев. Самое главное – история». Понимаешь? Должна быть интересная история. Желательно мелодрама. У тебя есть такая?
– Купи мою книгу, почитай, – предложила я.
– А сейчас ты над чем работаешь?
– Пишу повесть.
– Какую?
– Что, ты не знаешь мои повести? Они все одинаковые. Бери любую.
– Н-нет. Я хочу последнюю. Которую никто не читал.
– Тогда жди. Я медленно пишу.
– Сколько ждать?
– Год.
– Я с-согласен. Но обещай, что больше никому не отдашь.
– Обещаю, – сказала я.
Я знала, что ему никто не даст постановку, но мне было его жаль. Человек после операции, еле жив. Ему нужна надежда и видимость полезной деятельности. Почему бы не получить надежду из моих рук. К тому же Ира – из моей молодости, обаятельный, несуразный мальчик из хорошей семьи.
– Как мама? – спросила я.
– Мама умерла.
– Давно?
Ира вздохнул. Я поняла: ему тяжело вспоминать.
– А Татьяна существует?
– Если бы не она, я бы сдох. Она приезжала ко мне в больницу каждый день.
– Так это любовь… – определила я.
– Да нет. С-с-сострадание. Она очень хороший человек.
Я хотела спросить: расплатился ли он за квартиру, но не спросила. Как он мог расплатиться, если нигде не работает и ничего не зарабатывает. Привык быть в должниках. Привыкают же люди ходить на протезе.
Прошел год. Я закончила повесть. Ира приехал ее забрать.
Июнь. Я жила на даче. Стояла на крыльце и смотрела, как Ира вошел в калитку. Идет по дорожке.
Он почти не изменился. Был худой и остался худым. Волосы поседели только на висках. Глаза не угасли. Те же маниакально горящие глаза. Двигался медленно. Мне стало его пронзительно жалко. Как неудавшегося сына.
На обед подавали пельмени. Домработница сама налепила из трех сортов мяса. Ира съел пять штук. Отодвинул тарелку.
– Почему ты не ешь? – спросила я.
– Я больше не могу.
– Как это?
– В желудок не помещается. У меня желудок усох.
– Почему?
– Потому что я мало ем.
– Ужас… Ты как блокадник.
Ира молчал. Думал о чем-то своем.
– Ты меня не кинешь? – спросил он. – Не отдашь рукопись другим?
– Я отдам ее в издательство.
– Ага. Выйдет книга. Ее прочитают и захотят сделать кино.
– Очень может быть, – согласилась я.
– Тогда ты скажешь: режиссер только Ираклий Мегвиноцехутесси.
