Между тем пан Хорольский, лет уже сорока и, надо полагать, с лысиной под пышным старомодным париком, не спускал глаз с Лизы, всё разговаривал с её отцом, пившим и жевавшим почти беспрестанно, и убедил-таки его в том, что фамилия Хорольских — самая старинная из благородных польских фамилий и что сам он, хотя не владеет обширным и доходным имением, всё же не надевает соболью шубу на голое тело.
Последний пункт витиеватой речи пана Хорольского, в самых существенных местах отуманенной обилием польских слов, неожиданно уязвил хозяина дома Афанасия Ивановича. Он крякнул, обвёл пирующее собрание свирепым взором и, пожаловавшись на угар от неумения сельских печников класть исправные дымоходы, выразился в том смысле, что нужно решительно спасать сельских красавиц, увозя их в столицы, где печники гораздо искуснее.
— Так посватался бы ты, батюшка, — заключил он криком, обращаясь к Хорольскому, — за дочь нашего почтенного капитана! Ты не гляди, что он простоват с виду и не вышел орденами, он бывал на сражениях противу всяких янычар, и киса[14] у него преогромная! Потряси, посыплются червонцы и усеют губернию!
Пан Хорольский после сих неосторожных слов как-то особенно оживился и приосанился. Поправляя усы, спросил, сколько дают приданого за невестой. Кто-то ответил, что сие зависит от весьма многих обстоятельств, но Хорольский ухватив через стол за мундир Лизиного отца, настаивал, чтобы ему сказали о сумме «в среднем».
— Кто умён, «в среднем» не считает, пан сударь! — ответствовал, резко отстранясь, почтенный капитан. — К тому же мы не на торгах! Я бы свою дочь отдал за хорошего человека даром, авек плезир,[15] а за плохого не склонюсь, хотя бы и пожаловал он мне сто тысяч!
Тут все гости зашумели и, перейдя в залу, где зажгли свечи в люстрах, потребовали танцев.
У Афанасия Ивановича оказался пристойный оркестр и хор, ассигнованные знакомым дворянином, — скрипица, флейта и четыре певчие бабы с бубнами, и стали гости танцевать и плясать на старинный манер, а бабы подпевали — выходило ловко и весело. Но вот пан Хорольский, единственный из гостей в светлом, обуженном кругом сюртуке, стал выделывать фигуры контрданса, уверяя, что без знания оных нельзя и показаться при дворе. Оркестр, сколько ни старался, не смог сыграть требуемой музыки, потому что пан Хорольский, татакая, сам не обнаружил мусикийских талантов. Усатый соблазнитель даже побурел от злости, поскольку русские плясовые танцевать не умел и, следовательно, не мог пригласить Лизу.
