* * *
Они — арестованы. Арестованы оба. Арестованы из-за писем друг другу думала я, держа в руках пачку конвертов. — Сэры доострились! Вот во что вылилась встреча на фронте, которой мы так радовались…
Никто из командиров не ответил мне. Молчал Пашкин. Не ответил Лиде Мельников. Только у сержанта Соломина хватило мужества.
Я усиленно готовилась к сдаче кандидатского минимума, превозмогая горе, которого не умела скрывать. О том, что пропал муж, знали аспиранты, знали сотрудники кафедры, знали мои учителя. Я прежде часто пересказывала им Санины письма, порой даже читала отрывки из них. Все сочувствовали мне.
Экзамены как-то сгрудились. Я должна была сдавать все три на грани июня — июля. Но тут-то и ворвались в мою жизнь события…
25 июня принесли срочную телеграмму:
«Саня жив здоров подробности сообщу. Вероника».
…Быть может, все наши опасения ложны? Телеграмма звучала так оптимистически…
Рисовалось: Саня проезжал через Москву в особом эшелоне. Либо он сам, не имея права писать, успел побывать у Туркиных на Малой Бронной, либо попросил кого-нибудь сообщить им.
И я… ожила. Жизнь снова приобрела для меня смысл…
Через два дня пришла вторая телеграмма:
«Саня Москве несвободна приезжай или закажи вызов через телеграф переговорную по моему адресу. Вероника».
…Радоваться ли? Отчаиваться ли?.. Понятно, что женский род неслучаен. Шифровка. А вдруг, потому что он засекречен?
Помню мучительное ожидание на переговорной, похоронившие все иллюзии слова тёти.
— Я отнесла ему сегодня передачу.
Так вот что означало: «Саня несвободна!»…
Душа разрывалась. Но мозг уже работал. Нужно, чтобы те, кто знал о первой телеграмме, молчали. Нужно предупредить… Нужно говорить всем и поверить самой, что Александр пропал без вести! — Так в мою жизнь вошла тайна…
Я шла посредине улицы и плакала в голос. Жалость и сострадание к мужу заполнили меня до краёв. Я представляла его, такого ещё недавно удачливого, уверенного в себе, блестящего офицера с орденом на груди, лишившимся всего этого, в одиночной камере с решёткой на окне.
И всё-таки я проснулась на следующее утро от радостного толчка в сердце: он жив — всё остальное не имеет значения.
Те, кто не знал, что муж нашёлся, недоумевали. Как-то меня, оживлённую, встретил на улице преподаватель немецкого языка Шпарлинский.
— Известие от мужа? — спросил он.
— Нет, — ответила я, стараясь надеть на своё лицо маску грусти.
— Таково женское постоянство! — сказал Шпарлинский уже не мне…
