Следующей была кукла. Ярлык оторван, кукла посажена на постель.
— И я пошла по магазинам…
Она достала набор для купания — розовых, желтых, голубых и зеленых рыбок.
— Я отдам все на благотворительные цели.
— Хорошо. Что ты еще купила?
— Всяких одежек — нарядных и для прогулки. Нагруднички и башмачки.
Она достала плюшевого медвежонка и прижала его к груди.
— И еще я принесла зверюшек из того магазина, где ты всегда заказывал мягкие игрушки.
— Я помню, как мы обсуждали это место.
Марианна тогда выбирала, где праздновать первый день рождения Софи, и магазин мягких игрушек тоже значился в списке.
Она гладила медвежонка, а перед глазами проносились картины прошлого.
— Когда они делали его, то пришили бархатное красное сердечко, чтобы загадать желание.
Ее глаза наполнились слезами и пальцы сжали игрушку.
— И я загадала желание — чтобы она была счастлива и здорова.
Он тяжело вздохнул. В горле встал комок. Он устал сдерживать натиск воспоминаний, защищая сердце от их беспощадного потока.
— Ты убиваешь меня, Марианна.
— Прости.
Она посадила медвежонка в угол колыбели, нежно погладила красное сердечко.
— Мне не стоило так много говорить об этом. Я знаю, ты предпочитаешь не вспоминать о ней.
— Нет, я не об этом, — он наконец решил рассказать ей все без утайки, даже если это оттолкнет ее. — Меня убивает то, что меня не было здесь, когда ее увозили. А я должен был разделить это с тобой.
Она резко развернулась к нему, ее ресницы взволнованно задрожали.
— Но ты ведь тоже страдал, хоть и не показывал этого!
Она была великодушна. Более, чем он мог рассчитывать. Более, чем он заслуживал.
А ведь он всегда хотел сделать ее жизнь проще. И только. Он стиснул пальцы Марианны и повернул к ней свой лэптоп, чтобы она увидела фотографию на рабочем столе. На ней были Марианна, Себастьян и малышка Софи. День ее крещения.
Узнал бы он свою дочь, если бы увидел ее на улице? Он надеялся, что да, но мог и не узнать — младенцы меняются так быстро. К сожалению, даже если бы ему посчастливилось встретить ее на улице, Софи уже не вспомнила бы своих приемных родителей.
— Себастьян, — Марианна обняла его, — ты поддерживал и утешал меня. Иногда по ночам, когда я не могла заснуть, ты разговаривал со мной.
— Господи, я даже не помню. Весь этот период был как вспышка… — он поморщился в поисках нужного слова, — гнева.
— Ты утешал меня, да. Только не позволял мне утешать тебя, — она прижалась лицом к его лицу, и ее слезы увлажнили ему щеку. — Но теперь все позади. Я знаю, что ты тоскуешь о ней. И я знаю, как ранит сама мысль о том, что теперь мы будем любить другого ребенка.
