Ты, конечно, уже нашел небольшой конверт с твоим именем. В нем три штуки для тебя. Не знаю, может, этого мало, но ты ведь всегда можешь сунуть деньги в карман и наплевать на мою просьбу: после того, как отдам концы, я все равно ничего не узнаю. Но думаю, что ты сделаешь все как надо, ведь я давно заметил, что для тебя что-то значит разница между убийством и любыми другими преступлениями. Как и для меня. В своей жизни я делал много плохого, но никогда никого не убивал. И я всегда старался держаться подальше от тех, на чьей совести лежит этот тяжкий грех. Такой уж я человек. Я думаю, что ты тоже такой. Поэтому ты наверняка разберешься со всеми этими людьми, а если нет, мне об этом никто уже не сообщит.
Твой друг
Джекоб Джаблон, Орел-Решка»
В среду утром я снова вытащил конверт из-под ковра и долго изучал его содержимое. Затем достал записную книжку и сделал несколько пометок. Таскать с собой то, что оставил Орел-Решка, было бы крайне неблагоразумно: я ведь мог не только засветиться сам, но и навести кое-кого на свой гостиничный номер.
Улики, собранные Орлом-Решкой, оказались более чем убедительными, — они были неопровержимы. К свидетельствам о том, что Стейси, дочь Генри Прагера, задавила трехлетнего Майкла Литвака, конечно, можно было придраться, но это было не очень существенно. Орел-Решка всегда мог их дополнить, к тому же он знал, в каком гараже ремонтировали автомобиль Прагера, фамилии полицейских и сотрудников офиса окружного прокурора, которые были куплены. Ему были известны и еще кое-какие факты, с помощью которых не так трудно установить истину. Если передать все эти сведения хорошему судебному репортеру, он просто не смог бы удержаться от соблазна ими воспользоваться.
Материал, касавшийся Беверли Этридж, отличался большей красочностью. Одних фотографий было бы достаточно, чтобы держать ее на крючке. На цветных фото средней величины и слайдах она была хорошо узнаваема, и то, чем она занималась, когда ее снимали, не вызывало никаких сомнений. Конечно, кое-какие грешки молодости можно легко списать, если в последующем изменить образ жизни, особенно в тех кругах, где чуть ли не у каждого в прошлом было что-то подобное.
Но и в этом случае Орел-Решка тщательно выполнил свое домашнее задание. Он проследил жизнь миссис Этридж, в девичестве Беверли Гилдхерст, с того времени, как она окончила колледж Вассар. Он раскопал, что в Санта-Барбаре ее как-то раз арестовали за проституцию, а затем освободили. В Вегасе она была замешана в какую-то историю с наркотиками. Хотя ее вскоре отпустили за недостаточностью улик, были веские основания полагать, что ей удалось выпутаться лишь благодаря поддержке семьи, которой это недешево обошлось. В Сан-Диего она занималась шантажом на пару с известным сутенером. Кончилось это плохо: судом и освобождением под залог; тогда как ее менее удачливый партнер угодил в фолсомскую тюрьму. И все же, как установил Орел-Решка, однажды ей пришлось отсидеть пятнадцать суток — в Оушн-сайде, за пьянство и дебош.
