– Счастливо, – ворчит опять Путятин, – что турки струсили.
– Клевещете на противника, – невозмутимо говорит Павел Степанович. Извольте прислушаться.
Ветер из бухты дует в борт и отчетливо доносит оживленную ружейную трескотню. Не дожидаясь ответа, Нахимов взбирается на фор-марс и кладет на плечо марсового длинную подзорную трубу.
Дымки и огоньки распространяются с низкого турецкого судна, подвигающегося к "Азии". К фрегату "Дармут" спешно возвращается шлюпка. "Ага! "Азия" спустила переговорный флаг. Взлетает новый сигнал. Так и есть. "К атаке!" И это брандер. Зажгли! Какое зловещее темное пламя! Подбирается к "Тридану". Уже порозовели паруса".
Вдруг весь лес турецких мачт опоясывается огнем. Гулкий тяжкий грохот грозовым громом достигает "Азова".
"Ну, теперь нам легко не дадут войти в бухту", – соображает Павел, быстро спускаясь вниз.
– Зажечь фитили! Забить снаряды! Приготовиться к стрельбе с обоих бортов!
Он командует с виду бесстрастно. Не юноша вроде Путятина, и не мальчик, конечно же, как Истомин, выглядывающий в фор-люк с жадным вопросом в глазах. Нет, он – опытный лейтенант. Однако, скрыто от товарищей и подчиненных, и у него сердце трепещет, неровно, торопливо гонит кровь. И у него этот бой первый.
У батареи левого борта матросы бросились плашмя на палубу. Слабо ухнуло ядро и всплеснуло воду, ствол пушки окатился водою. Это начался обстрел с форта. Он уже почти на траверзе.
– Не кланяйсь, не зевай! – кричит лейтенант. – Батарея правого борта!.. Пли!
Ползет пороховой дым и застилает палубу, и, когда его относит ветром, между необычно сдержанными и старательно работающими моряками кровь раненых растекается в пазах и пропитывает скобленые доски.
"Было тридцать семь, осталось тридцать пять", – механически считает своих артиллеристов Павел, отсылая из цепи в крюйт-камере одного матроса на четвертую пушку.
Сто двадцать пять орудий береговых батарей продолжают стрелять по кораблю. "Азову" достается всех больше. Счастье, что турки берут прицел высоко. Пока только в корме одна подводная пробоина. Ее быстро заделывают. Но на верхней палубе повреждения растут.
В лужах крови и воды мокнут клочья парусов и тросов, опаленное тряпье, пустые картузы. Все чаще уносят раненых к лекарям в кают-компанию и церковную палубу; там же в углах под простынями лежат и убитые.
Очень жарко в пороховом дыму, и время тянется невыносимо медленно, пока, подавляя батареи, "Азов" идет к своей якорной стоянке и настает короткий перерыв в сражении. Распоряжаясь заменой убывших артиллеристов и приготовлением нового запаса ядер, устраивая взамен разбитых запасные снасти на фок-мачту, Павел часто отирает пот и глядит, свесившись за борт, назад. Там "Рангут" и "Иезекиил" продолжают бой с ослабевшими батареями. Он уверяется, что корабли пройдут. Еще полчаса – и они станут рядом с "Азовом". Это хорошо, потому что главный бой впереди, там, где ясно обрисовывается плотным полумесяцем турецкий флот… Скорее надо становиться на шпринг.
