Вскоре на всех алтарях Альтиды закурились костры. Повсюду слышалось блеяние баранов, приносимых в жертву друзьями и родными состязателей и поединщиков.
Ещё дымились костры на вершине алтаря Зевса и профисисе, а жрецы, ведомые своим старейшиной, двинулись, разрывая полукруг участников процессии, к Портику Эхо. Представители посольств, делегации городов, состязатели и поединщики повернулись спиной к алтарю и приблизились на несколько десятков шагов к двум жертвенникам, стоявшим перед Портиком, недалеко от входа в крипту. В отличие от алтаря Зевса, у которого испрашивали успеха для всего грандиозного празднества в Олимпии, эти два жертвенника имели непосредственное отношение к самому исходу состязаний. Один из них принадлежал Гермесу — покровителю молодых атлетов, а другой — Счастливому случаю, от которого, увы, также зависело немало, и не только для исхода самих состязаний, но особенно для результатов жеребьёвки, проводимой перед началом Игр.
Порядок жертвоприношения здесь был иным, что объяснялось, конечно, целью обряда. Верховный жрец и его окружение освящали сам процесс жертвоприношения, но не участвовали в нём непосредственно. Жрецы выстроились в Портике Эхо над жертвенниками, едва превышавшими высотою рост человека. Приносимых в жертву баранов совсем не было видно за загорелыми, мускулистыми телами атлетов, которые должны были прикоснуться к густой шерсти жертвенных животных, прежде чем бараньи головы будут отсечены острыми ножами.
Заклание жертв на этих двух алтарях производилось от имени и на средства атлетов, но делалось от лица всех участников Игр. Они молили Гермеса дать им своё покровительство и просили Счастливый случай ниспослать им удачу.
Верховный жрец снова поднял руки вверх. Другие последовали его примеру и замерли так, пока костры, зажжённые от факелов, принесённых от алтаря Зевса, пожирали мясо жертвенных баранов. Сильный порыв невесть откуда взявшегося ветра подул из-за спины участников и погнал дым от костра жертвенников прямо на жрецов. Но те стояли не шелохнувшись в белых хитонах с кровавыми разводами, и только самые старые среди них слегка щурили глаза, чтобы защитить их от едкого дыма. Верховный жрец стоял как статуя, с широкими, развевающимися по ветру рукавами хитона, строгий, величественный, а его старое, морщинистое, словно выточенное из паросского мрамора, лицо продолжало сохранять полное бесстрастие.
Но вот он медленно опустил руки. Шеренга жрецов тотчас же двинулась по балюстраде Портика к каменным ступеням. Спустившись с Портика, жрецы снова оказались во главе процессии, которая успела к тому времени перестроить свои ряды и принять прежний порядок. Возглавив процессию, жрецы пошли в сторону Римских ворот.
