Она сидела к нам спиной, на ней было вечернее платье с открытыми плечами, в золотых блестках, которые мерцали в лучах синих прожекторов, как далекие молнии в ночи. Глядя на Грейс, я вспомнил о Мидори, хотя скорее по контрасту, а не по ассоциации. Манера Грейс была более чувственной, девушка раскачивалась у рояля, но стиль ее был, в общем, более мягким, каким-то созерцательным. Впрочем, когда она дошла до «Импульса фантазии» и «Дилэнси-стрит блюз», стало похоже, что инструмент овладевает ею, словно рояль — демон.
Я вспомнил, как смотрел на играющую Мидори, стоя в тени в нью-йоркском «Виллидж-Вангарде», зная, что это в последний раз. С тех пор я видел, как играют многие пианистки. И всегда мне было грустно и приятно — как будто занимаешься любовью с прекрасной женщиной, но не с той, которую любишь.
Отделение закончилось, и Грейс покинула сцену вместе со своим трио. Аудитория продолжала аплодировать, пока они не вернулись и не сыграли на бис «Бемша свинг» Телониуса Монка. Тацу, наверное, был разочарован. Он пришел сюда не для того, чтобы наслаждаться джазом.
После мелодии на бис Грейс направилась к бару. Люди стали подходить к ней, чтобы поблагодарить и подписать принесенные диски, а потом отправиться дальше — за тем, что им могла еще приготовить ночь.
Когда люди, сидевшие рядом, ушли, Тацу повернулся ко мне.
— Отдых не для тебя, Рейн-сан, — сухо проговорил он. — Он делает тебя мягче. Когда ты был в активе, я бы не выследил тебя так просто.
Тацу редко тратит время на формальности. Он понимает это, но ничего не может с собой поделать. Одна из его черт, которая мне всегда нравилась.
— Я думал, именно ты хочешь, чтобы я ушел на покой, — ответил я.
— Что касается твоих отношений с Ямаото и его организацией — да. Но я подумал, что тогда у нас могла бы появиться возможность поработать вместе. Ты знаешь, чем я занимаюсь.
Это он о своей нескончаемой битве с японской коррупцией, за которой стоял Ямаото Тоси, политик и кукловод, человек, подкупивший Хольцера, который, кроме всего прочего, некоторое время был моим работодателем.
— Мне очень жаль, Тацу. Но с Ямаото, а может быть, и ЦРУ на хвосте от меня совсем не много проку, как бы я ни старался.
— Ты сказал, что свяжешься со мной.
— Я передумал.
Он кивнул.
— Знаешь ли ты, что всего через несколько дней после нашей встречи Уильям Хольцер умер от сердечного приступа в подземном гараже гостиницы, где-то в Виргинии?
Я вспомнил, как Хольцер повторял слова «Я стукач… Я стукач», когда решил, что я вот-вот отдам концы. Как он во Вьетнаме восстановил меня против моего лучшего друга Чокнутого Джимми и впоследствии злорадствовал по этому поводу.
