Это всегда меня тревожило: как порой не оправдываются ожидания от такой книги. Я сказал об этом в начале «Старого патагонского экспресса»: «Путешествие — это способ исчезнуть, одинокая линия от точки на карте к полному забвению». Когда-то в своей первой книге я просто описал свой путь на Восток. В следующей я, как мне кажется, уже вполне сознательно попытался экспериментировать с пространством и временем. Моей целью было сесть на самый обычный поезд и все время двигаться, меняя один состав на другой, до самого конца маршрута — так я и оказался на маленькой аргентинской станции «Эскуэль», где-то в самом сердце Патагонии.
Описание этого путешествия существенно отличается от моих первых книг. В первую очередь я постарался освоить язык той местности, по которой проезжал. Мне до сих пор кажется, что первые книги получились какими-то рваными из-за моей неспособности говорить на хинду, японском, фарси, урду и малайском языках. А ведь это вполне выполнимая задача: передать колорит местной речи. И я решил исправить эту свою небрежность. Я прослушал множество пленок с записью испанской речи. Я хотел понимать, что будет твориться вокруг меня. Одной из главных особенностей таких книг является то, что в центре повествования обычно стоит личность самого автора. Мне же хотелось разорвать этот порочный эгоистический круг и попытаться понять те места, через которые я проезжаю. Я плохо разбирался в государственном устройстве этих стран и практически ничего не знал о географии. Моей целью было дать как можно более реалистичную характеристику каждого места, чтобы мои читатели могли получить достаточно четкое представление о том же Сальвадоре, или о Коста-Рике, или о Перу вместо сумбурного и бессмысленного бреда об отсталых банановых республиках.
Я ни в коей мере не собирался превращать свою книгу в роман. Планируя эту поездку, я как раз заканчивал работу над романом «Дворец картин», где выдуманный персонаж Грэхэм Грин говорит: «Кем же надо быть, чтобы назвать путешествие одним из самых мрачных развлечений?» Это было летом 1977 года. Шесть месяцев спустя, морозным февральским утром, я покинул свой старый дом в Медфорде и сел на поезд до Бостона, потом на другой поезд, от Бостона до Чикаго, и так дальше. Небо было практически черного оттенка: на нем громоздились тучи, готовые разразиться бурей, какой еще никто не помнил на северо-востоке нашей страны. А я прочел об этой снежной буре уже в душной парно́́й Мексике. Как же легко мне удалось туда добраться! И я продолжал свой путь на юг на все более допотопных железнодорожных составах.
