На ее губах заиграла смутная улыбка.
– И вообще, что прикажешь мне делать, когда ты с Чарли и своими дружками будешь гудеть всю ночь напролет?
Глядя на жену поверх чашки, Николас уловил в ее глазах знакомый упрямый блеск. У него не было сомнений: она принесет ему много хлопот, если заставить ее насильно ехать в Майами.
– Ты права. Приводи в порядок дела и закрывай дом, а я уж провожу старину Чарли в новую жизнь.
– А ты там не загуляешь с какой-нибудь разбитной девицей? – игриво поинтересовалась Сирена.
– Будь спокойна, дорогая. Я не из таких. С тобой никто не сравнится. И ты это знаешь.
– Конечно, Ники. Но я также знаю старую вест-индийскую поговорку: «Раскаленный утюг может охладить даже грязная лужа».
Николас покачал головой в шутливом неодобрении.
На следующее утро Сирена проснулась в шесть часов утра. Как бы поздно она ни ложилась и какая бы усталая ни была, она всегда просыпалась в одно и то же время.
Николас шутил, что не расстается с самым прекрасным и надежным будильником в мире. Сирена никогда не рассказывала мужу, что приобрела эту привычку в частной школе, где насильно приучила себя к раннему пробуждению. Это стало своеобразным ритуалом, так необходимо ей было свое личное время – час перед подъемом, когда она залечивала душевные раны.
Сирена уже собиралась выбраться из постели, чтобы, как обычно, поплавать с утра, но тут зашевелился Николас и обхватил ее за талию. Ей не хотелось сопротивляться.
– Останься со мной, – шепнул он ей на ухо.
От мужа пахло острым вест-индским перечным соусом, смешанным с табачным запахом, – совсем не впечатляющее сочетание.
Он притягивал Сирену все ближе, руки его скользнули к ее бедрам, пенис упирался в ягодицы.
Сирена от досады закусила губу.
– Ники, пожалуйста, не сейчас. Позже. После того, как я поплаваю.
Она старалась, чтобы ее обещание звучало искренне, и одновременно сжимала бедра, чувствуя его настойчивые толчки.
Помогая себе рукой, он почувствовал, что жена затаила дыхание.
– Ну, пусти меня, Банти. Пожалуйста, – его тихий голос звучал очень настойчиво, и Сирена поняла, что сопротивление только усилит его пыл. Прижавшись к спине жены, Николас не видел, как на ее лице, когда она развела ноги, появилось выражение покорного смирения. С мучительным стоном он вошел в нее.
– Ну, скажи мне, Банти, скажи, пожалуйста, – молил он.
Его голос с нарочито детскими интонациями выводил ее из себя. Сирена знала, что он хотел слышать. Каждый раз одно и то же. С отвращением Сирена подчинилась его просьбе.
