Только что я вчера кончила писать и собиралась уйти, как приехал Лодя. Сколько времени я о нем ничего не знала! Приехал, нагруженный провиантом. Чего-чего он не привез! И следом за его приездом… телеграмма от Эли из Хренового: «Получила известие, здорова, благополучно». Значит, известно, где Нинуся, и известно, что она жива, здорова, благополучна. Сегодня утром вернулся Лева. Я могу верить, что мои три все целы. Я могу успокоиться… Я непростительно счастлива, счастливее меня быть нельзя…
февр. 1919
С. Д. Селезнев[12] вел дневник, который мы, тогда еще зеленая молодежь, с хохотом читали после его смерти. Каждая запись начиналась так: «Под сие число сон…» И затем записывался сон. Почему он каждый день видел сны? И почему ему так хотелось их запомнить? <…> Неожиданно солнце проглянуло сквозь тучи, разъяснело, и я вся на солнце, и мне тепло и приятно. Окно мое за эти дни совсем оттаяло, с него даже не течет. Хочется думать о чем-нибудь приятном. Главное, хочется заглушить чем-нибудь свою обострившуюся тоску по Нине. Ах, как она иногда обостряется, эта тоска! В особенности по вечерам. На солнышке легче. И не тянет меня сегодня никуда идти. Такое удовольствие: можно писать без перчаток, без повязки на голове! Мечтается о весне, когда можно будет это окно выставить, открыть, проветрить свежим весенним воздухом просыревшие насквозь стены.
23 февраля 1919
Приходили Лева и Варя и пили чай. И в прошлое воскресенье заходили вечером. Я люблю, когда они приходят.
Сегодня у меня 6 1/2 °, a в столовой 8. Но ужасно сыро. В воздухе туман. Все мокрое. Конфеты в шкапчике растаяли и стали как сироп.
25 февр. 1919
Ночью было 17° мороза. Сейчас солнце, на солнце тает, а у меня в комнате светло и весело.
Слава богу, у Наташи ничего серьезного не оказалось. Просто засорила желудок. Лева рассказывал, как она страшно обрадовалась сливочному маслу. Это его огорчило, потому что он думает, она чувствовала это лишение, когда масла не было. А мне кажется, что дети могут сильна радоваться тому, чего сознательно не желали и о чем не тосковали.
28/2 1919
Это 15-е по старому стилю. Это день рожденья моей ненаглядной. Помоги ей бог! Как рвется моя душа к ней, к моей душеньке…
…И я вспоминаю с ужасом и бесконечным отчаянием, как Ольга Владимировна[13] сказала мне: «Взгляните в окно, посмотрите как Нина садится на извозчика», а я ответила: «Зачем? Все равно я ее больше никогда не увижу!» Как я могла это сказать? Ах, какой это был кошмар — ее отъезд и наше прощанье у Ольги. И Ниночкина бледность и дрожащие губы. О господи! Спаси нас и помилуй!
