Какая-то неимоверная сила пыталась разорвать изнутри мою грудь и выворачивала наружу лопатки, как будто после стольких лет, проведенных мною в роли простого смертного, я вдруг вознамерился отрастить крылья. И все-таки перед смертью, ради других, мне захотелось смыть с себя предсмертный пот. Мне удалось и это. «Другие» сейчас заменяли для меня конкретных людей с конкретными именами. Боль не стихала, плечи тоже невероятно болели, но, несмотря на это, после душа я почувствовал в себе силы. Наверно, я все же успею вычитать верстку. Почему-то важнее всего для меня была эта корректура, чтобы, когда меня не станет, она оказалась готовой. Ради неких людей, которые меня обнаружат, я также надел свежее белье.
Воздуха в комнатах по-прежнему не было.
Я прилег отдохнуть на диван, хотя знал, что долго не протяну. От теплого бархата воздуха стало еще меньше. Но если лежать неподвижно, то на какое-то время его еще хватит.
Перед тем как забыться сном, я подумал, что, когда проснусь, все будет в порядке и я спокойно выправлю верстку. С этой мыслью я и заснул бы, если бы не совсем уже нестерпимое удушье. Невозможно было свести все жизненные функции к такому минимуму, чтобы организму хватило столь ничтожного количества кислорода. Против внезапной смерти от сердечной недостаточности я в принципе не возражал бы, но было ясно, что перенести без врачебной помощи длительную боль и все нарастающее кислородное голодание я не смогу.
Ну хватит, сказал я себе, как человек, решивший покончить с дешевой комедией.
Я вынужден был понять, что послеобеденный сон от инфаркта меня не спасет. Но все же я не спешил — ведь я боялся не смерти, ее боялось разве что мое тело, я же просто не мог больше переносить боль и немыслимое удушье. Провода физических ощущений, надо думать, подключены туда же. где должно находиться и наше сознание. Но может ли оно оставаться здравым при такой боли. Я втайне надеялся, что если еще потерпеть, то судьба наградит меня быстрой смертью. И я избегу ненужного переполоха. Но все же я встал с дивана и медленно потащился по большой безвоздушной комнате, чтобы открыть окно. Это мне удалось. Мой «другой», который вместо меня опекал мое тело, хотел сделать еще две попытки, чтобы удостовериться в правильности диагноза. И действительно, после того как я открыл окно, воздуха стало не больше, а меньше. Ровно настолько, сколько энергии было затрачено на движение.
Проблема была не в том, что мне трудно было дышать чаще или, при необходимости, глубже, это мне удавалось.
