Казалось, конца этим мукам не будет.
Он попросил ассистентку, пожилую, с испуганным взглядом женщину, обтереть меня наконец.
Не только лоб, бросил он. Я сказал вам, не только лоб.
Когда я поднялся с кресла, то выглядел, надо думать, ужасно. При прощании мы обычно не смотрим по сторонам, а учтиво заглядываем в глаза визави. Я же просто бежал от них, пулей выскочив из кабинета. В парадном стояла приятная тишина и веяло ледяным холодом. Я застыл в дверях коридора, ведущего на лестничную площадку шестого этажа, ожидая, пока на мне хоть немного просохнет пепельно-серая шелковая рубашка.
Воющие псы преисподней хотели бы, чтобы я прикусил язык, чтобы я никому ничего не рассказывал.
Кроме утреннего кофе и выпитой в кондитерской минералки, в желудке у меня ничего не было, и все же меня мутило невероятно. Я подумал, наверное, никотиновое отравление. О чем мог я еще подумать. Ведь последние две недели я смолил, как еще никогда.
У портье одной из ближайших гостиниц мне нужно было оставить несколько книг. И забрать там же верстку, которую следовало вернуть наутро вычитанной. Держась одной рукою за поручень, я начал вычитывать ее в трамвае.
Как же воют они, как беснуются, мешая мне подбирать слова.
Близился уже вечер среды, когда, выйдя из следующего трамвая, я подумал, что надо бы позвонить да и отказаться от оставшихся еще дел. Улицу я перешел относительно благополучно, однако на тротуаре, залитом очумелым солнцем, застопорился — и ни с места. Казалось, будто колени и стопы просто не приспособлены для ходьбы.
Как правило, мы представления не имеем, что за процессы свершаются в нашем организме. Я был не в силах понять, почему не могу идти, хотя сознания вроде не потерял. Мы прекрасно знаем, что подобные вещи одной конкретной причиной не объяснить. И поэтому делаем вид, что все у нас в самом полном порядке. Следуя нормам, привитым нам воспитанием, мы отчаянно игнорируем реальность нашего состояния. И при этом капризно перебираем возможные причины недомогания. Все это слишком сложно. Мне плохо, потому что мне жарко и я потею. Отделить друг от друга внутренние и внешние перипетии мы неспособны. К тому же бывают причины столь деликатные, что мы не осмеливаемся, таковы уж правила внутренней речи, озвучить их для себя, и связи между причинами и следствиями остаются нам не видны. Перетрудился в последнее время, говорит человек себе, у меня стресс, говорит он, я выдохся. А может быть, спрашивает он себя, я потею, потому что мне надоело до чертиков все на свете. Он прячется за этими набившими оскомину выражениями, которыми пользуются и другие.
