Ответ звучал убедительно, да он и не мог ответить иначе. Призвание обязывало его что-то сказать, и он назвал мне некую цифру, хотя по его глазам было видно, что он не знает или не хочет сказать мне правду. Возможно, все длилось лишь две минуты, а может быть, шесть с половиной. За три с половиной минуты пронеслись мириады лет. Когда смерть и рождение сходятся — это акт творения.
О том, что произошло, я догадался гораздо позже, будучи уже дома.
Стены пещеры, в которой я побывал, отличались какой-то знакомой мягкой ребристостью. Словно бы роясь в мозгу, я не то что не мог обнаружить следов уже знаемого, но даже понять, что, собственно, я ищу. Бледно светящаяся знакомая ребристость не забывалась. То место, куда увлекала меня сила, напоминало слегка ребристую изнутри трубу. Достаточно только подумать, и она снова подхватывает меня. Вечная безграничная пустота, обнимающая меня своею ребристостью, влечет меня к свету. Возможно, было бы правильней говорить о складках, о мягкой складчатости. Я двигался не по прямой, сила, словно бы ухватив мою голову, проворачивала меня по оси и тянула наверх по некрутому подъему. Если уж быть совсем точным, она провернула меня два раза.
Физических ощущений от этого не осталось, точнее, я как бы вижу их. Я жаждал вернуться в то место, где телесное ощущение может быть абстракцией. Где сила, ухватив мою голову, проворачивала меня в пространстве с мягкой ребристой поверхностью и увлекала к выходу или к входу. Кто знает.
Выход по форме напоминал вертикально вытянутый овал. Мягкий, в верхней части, справа, вытянутый чуть больше. Можно сказать и так, что правая его сторона была открыта чуть больше, чем левая. Отверстие было несимметричным. В левой части овал был более однозначным. Пока сила влекла меня вверх, а в разверстом моем сознании происходила при этом еще уйма других вещей, отверстие, как мне показалось, раскрылось еще чуть больше. И пересеки я эту черту между мраком и светом, все свершилось бы бесповоротно, я это знал. Не знал только, что бы это было — рождение или смерть. До выхода оставалось совсем немного, но я до него не добрался.
На следующий день, около полудня, меня перевезли в кардиологический центр. Я старался вести себя так, чтобы мною были довольны, оставаясь при этом не здесь.
Когда через несколько дней, после небольшого хирургического вмешательства, меня отпустили домой, я попытался вновь адаптироваться к среде, которую не без сомнений человек называет посюсторонней жизнью. Пытался вновь обрести простейшие навыки, вспомнить все, что я знал о земной юдоли. Пылесосил квартиру. Пыль, портьеры, ковер — я старался всерьез отнестись к их реальному бытию. Это было довольно странно.
