Это он еще помнит, но удержать себя в этом мире уже не может. Сознание, что, оказывается, возвышенные предметы на самом деле банальны, как в сказке, наполнило меня счастьем. И с этим счастливым чувством я ушел, успев лишь заметить, как дородная медсестра швыряет блокнот, карандаш и выбегает из кадра. А двое мужчин в белых халатах, разинув рты и вытаращив глаза, бросаются на меня.
Неимоверная сила куда-то перенесла меня, откуда я мог наблюдать за происходящим, и это действительно потрясло меня.
Я ликовал оттого, что сумел так легко провести их, что даже при последнем дыхании я смог соврать им нечто пристойное.
Я видел, как практикант подхватил стойку с капельницей, потому что второй врач бросился мне на грудь и стойка качнулась, грозя вырвать иглу из вены.
Но посмотрим лучше, где мы реально находимся.
Переживаемое тобой ощущение полноты в этой жалкой земной юдоли можно сравнить разве что с состоянием религиозного или любовного экстаза. Или, в случае женщин, быть может, с родами. Как рассказывают наиболее откровенные женщины, боль и радость во время родов сливаются, что превращает их в некое, вселенских масштабов, эротическое приключение. Я двигался изнутри наружу, ощущая не тягу, не зов, а творящую силу. Поистине, в тебе претворяет себя полнота. Меня уносило. Уносило не из сознания, как бывает при обмороке, а напротив — в сознание. Уносила невероятная силища, которая действовала одновременно внутри и снаружи, так что это различие для сознания стало совершенно не важным. Все, что связано с личностью и страстями, перестало существовать.
Человек лежит обнаженный на простыне, чтобы в любой момент все его части тела были доступны любому вмешательству ради спасения его жизни. И пусть он чувствует боль, кислородное голодание, страх смерти, бешеный пульс в двести ударов в минуту, сквозь физические ощущения все-таки пробивается некое нарциссическое и эксгибиционистское самодовольство.
Наверное, я не так уж и плохо смотрюсь.
Даже на смертном одре человек не способен освободиться от садомазохистского в принципе жизненного устройства. До последнего вздоха он готов унижать себя или мстить другому.
А вот назвать номер телефона он уже не способен. Пленка обрывается. Я больше не вижу кровать, не вижу дородную медсестру. Главный рубильник выключили. Продолжается
другой фильм. Он парит в пустоте. Единственное, что можно сказать: состояние это чем-то напоминает радость духовных озарений и великих любовных соитий. Когда-то я знал его, однако в период жизни представлял его не совсем так. Так вот оно что. Могучая сила работает вне и внутри меня, куда- то сдула, всосала в себя, я перестал быть телом, поэтому больше не подключен к эмоциям и рассудку. Примерно так. Я знаю, что сейчас умираю. Но это не вызывает во мне ни радости, ни огорчения. Никаких, прежде знакомых, чувств. При этом я ничего не забыл. Точнее всего было бы сказать, что человеческое время получает вдруг продолжение, раскрываясь одновременно вперед и назад. А настоящее за порогом смерти не имеет ни пространственных, ни временных границ. Я знаю, что будет происходить, при желании могу видеть, что происходит, и хорошо знаю все, что произошло.
