Мария Федоровна даже чуточку приподнялась, вздохнула облегченно. Здесь!
Сосед, известный в столице литературный критик, разгладив усы, поднял рюмку:
- Позвольте чокнуться, дражайшая Мария Федоровна! За ваше здоровье, за высокую правду искусства!
- Благодарю вас, - улыбнулась ему.
- Да вы, ежели обожаете русское... - бубнил сосед. - Севрюжинки откушайте. С хреном!.. Что же вы?.. Скоро уже подадут горячее...
- Благодарю.
Проглотила кусочек рыбы, и опять глаза - в конец стола. Так и есть в неизменной косоворотке!..
Мария Федоровна настороженно посмотрела вправо, влево, на своих друзей по театру и на литературных снобов. Заметили ее нервозность? Ее особый интерес к дальнему концу стола?.. Ну и пусть замечают! Таким писателем, как Алексей Максимович, нельзя не восхищаться. Он идет к вершинам искусства! И такой человек, добрый, мягкий, иногда наивный, как ребенок. Иногда и суровый... Что-то очень исхудал он здесь. Очень-очень. Лицо какое-то серое. Даже отсюда заметно - щеки ввалились. И вон кашляет в кулак... Тревожно за него. Надо посоветовать: пусть едет в Крым. Здешняя сырая весна ему вредна... А поговорить по душам так и не удалось: не виделись наедине. До сих пор не сказала ему о полисе Саввы Тимофеевича. И здесь невозможно - много чужих ушей, падких до сплетен.
Станиславский сказал, что хотелось бы слышать стихи Актрисы поддержали аплодисментами, и Мария Федоровна тоже не осталась в стороне.
Встала поэтесса Глафира Галина, сказала, что прочтет экспромт, и начала с прозрачным намеком на происшедшее сегодня в городе:
Лес рубят, молодой зеленый лес...
Гремели аплодисменты. Соседи по столу наперебой целовали поэтессе руку, ценители ее таланта спешили к ней с дальнего конца стола.
Уловив секунду тишины, поднялся Бальмонт, нараспев прочел четверостишие, написанное на манжете:
То было в Турции, где совесть - вещь пустая,
Где царствует кулак, нагайка, ятаган,
Два-три нуля, четыре негодяя
И глупый маленький султан.
На месте султана все увидели "маленького полковника" - Николая Второго, и многие стали аплодировать поэту.
Открыто возмутился лишь один Сазонов. Резко отодвинув стул, он встал и громко упрекнул весь зал:
- Не ждал, господа, от вас! Интеллигентная публика и... и так... Даже слов не подберу.
- И не подбирайте, - крикнул ему Ермолаев, кооперативный деятель, официальный редактор журнала "Жизнь". - Не надо ваших слов.
- Я шел на праздник искусства, а не на политическую демонстрацию. Я покидаю это сборище.
