— Как скажете.
Дворецкий вернулся от Августина с бутылкой, наполовину полной густой темной жидкости. Епископ задумчиво на нее поглядел.
— Не вижу никаких указаний касательно величины рекомендуемой дозы, — сказал он. — Однако мне не хотелось бы снова беспокоить вашего дворецкого, который, несомненно, уже вернулся к себе и вновь приготовился вкусить заслуженный отдых после дня, отмеченного особенными трудами и хлопотами. Не положиться ли нам на собственное суждение?
— Разумеется. Вкус очень противный?
Епископ осторожно лизнул пробку.
— Нет. Я не назвал бы его противным. Вкус, хотя совершенно особый, ярко выраженный и даже острый, вместе с тем достаточно приятен.
— Ну, так выпьем по рюмочке.
Епископ наполнил две пузатые рюмки, предназначенные для портвейна, и они сосредоточенно отхлебнули раза два.
— Недурен, — сказал епископ.
— Очень недурен, — сказал директор школы.
— И по телу разливается блаженное тепло.
— Весьма и весьма.
— Еще немножко, директор?
— Нет, благодарю вас.
— А все-таки?
— Ну, самую капельку, епископ, если уж вы настаиваете.
— А недурен, — сказал епископ.
— Очень недурен, — сказал директор школы.
Так как вам известно первое знакомство Августина с «Взбодрителем», вы, конечно, помните, что мой брат Уилфред создал его с целью снабдить индийских магараджей снадобьем, которое помогло бы их слонам сохранять небрежное хладнокровие при встрече с тигром в джунглях, и в качестве средней дозы для взрослого слона он рекомендовал столовую ложку с утренней порцией отрубей. А потому не удивительно, что, выпив по две рюмки на каждого, епископ и директор ощутили некоторые перемены в своем мировосприятии.
Усталость исчезла, а с ней и недавний упадок духа. Оба испытывали необычайный прилив жизнерадостности, и странная иллюзия полного омоложения, которая преследовала епископа с его первого дня в Харчестере, неизмеримо усилилась. Он чувствовал себя пятнадцатилетним сорвиголовой.
— Эй, Кошкодав, где спит твой дворецкий? — спросил он после глубокомысленной паузы.
— Не знаю. А что?
— Да просто я подумал, как было бы здорово пойти и укрепить над его дверью кувшин с водой.
Глаза директора заблестели.
— Еще как здорово!
Некоторое время они размышляли, потом директор испустил басистый смешок.
— Чего ты хихикаешь? — осведомился епископ.
— Да просто вспомнил, каким последним ослом ты выглядел сегодня, когда порол чушь про Жирнягу.
Чело епископа омрачилось, несмотря на превосходное расположение духа.
— А каково мне было произносить панегирик — да, да, гнуснейший панегирик — тому, кто, как мы оба знаем, был подлюгой первой величины. С какой это стати Жирняге воздвигают статуи?
