Глаза Мэйлин сверкали незнакомым блеском. Ее пальцы еще сильнее сжали руку Ребекки.
— Обещай мне, — потребовала она.
— Обещаю, — прошептала Ребекка, и у нее заколотилось сердце. — А ты что, больна?
— Нет, но я уже стара.
Мэйлин выпустила руку Ребекки и дотронулась до тела Эллы.
— Я думала, что ты и Элла Мэй станете… — Она не договорила и резко тряхнула головой. — Ты нужна мне, Ребекка.
— Да, — с дрожью в голосе отозвалась Ребекка.
— Три глотка, чтобы было наверняка. Не больше и не меньше. — Мэйлин в третий раз поднесла фляжку к губам. — Три глотка во время похорон. Три глотка будешь выливать на землю. И так — три месяца подряд. Слышишь?
Ребекка кивнула и сделала третий глоток.
Мэйлин наклонилась и поцеловала Эллу в лоб.
— А теперь спи. Слышишь? — спросила она, обращаясь к мертвой внучке. — Спи крепко, малышка, и оставайся там, куда я тебя положу.
Руки Ребекки по-прежнему сжимали телефонный аппарат, когда он вдруг зазвонил. Судя по префиксу номера, высветившегося на определителе, звонили из Клейсвилла, однако сам номер был другим.
— Мэйлин? У тебя что, сменился телефон?
— Ребекка Барроу? — донесся из трубки мужской голос.
— Да.
— Ребекка, я надеюсь, что ты разговариваешь со мной сидя. Это так?
— Да, мистер Монтгомери, — ответила Ребекка, сжимая трубку потной ладонью. — А почему вы звоните? Это…
Она замолчала и замерла.
— Ребекка, мне очень жаль. Мэйлин сегодня…
— Нет! — заорала в трубку Ребекка. — Нет!
С аппаратом в руках она начала сползать вниз, пока не грохнулась на пол. Окружающий мир утратил резкие очертания. Противный, грызущий страх, не дававший ей покоя с самого утра, подтвердился самым зловещим образом. Грудь наполнилась болью, какую Ребекка не испытывала очень давно.
— Я тебе очень сочувствую, Ребекка. — Голос Уильяма Монтгомери звучал еще мягче и нежнее. — Мы весь день пытались до тебя дозвониться, но номер не отвечал.
— Мы? — переспросила Ребекка и тут же закусила губу, чтобы не спросить о Байроне.
Нет, с этим горем она справится сама, и присутствие Байрона рядом ей не требуется. Столько лет она жила, не вспоминая о нем, и замечательно жила. «Лжец», — подумала она о Монтгомери-старшем. Ее тело теряло чувствительность. Нечто вроде затишья перед шквалом настоящего горя, который вот-вот обрушится на нее. И тогда она будет задыхаться от слез. Ребекке вдруг вспомнились вопросы, что не давали ей покоя, когда умерла Элла. «Ну, как она могла ничего мне не сказать? Почему не позвонила? Почему не обратилась ко мне? Почему меня не было рядом с ней?»
