пасхальные звоны.
Зазвоните и застучите.
И чтоб дошел тот звон колокольный,
и был бы раб (имя) подневольный.
Заприте вы его сердце ретивое
на святые замки и крепкие ключи.
Чтоб он шел, не спотыкался,
без устали до порога добирался.
День при солнце, ночь при луне,
и чтоб явился он ко мне.
Не мог бы без своих детей жить,
часа и минуты быть.
Думал, чем их напоить,
печалился, чем бы их накормить.
Давила бы его тоска,
как гробовая доска.
Не выпил бы, не съел ни куска,
пока детей своих не напоил,
покуда детей своих не накормил.
Прилепился бы как репей
до своих кровных детей.
Будьте вы, мои слова,
крепки и исполнимы,
ни одним мастером непоколебимы.
Я посох у Анны, Анна у Евдокии.
Лепила печать Наталья.
Во имя Отца и Сына и Святого духа. Аминь.
Даю этому заговору ключ.
Аминь, Анна.
Аминь, Евдокия.
Аминь, Наталья.
Аминь, (свое имя).
Если свекровь не дает жить
Передо мною Оля, худенькая женщина, похожая на подростка, но имеющая двух мальчиков-близнецов. Вид и голос обреченного человека. То, что она говорит, сходится с ее мыслями: не лукавит.
Ее рассказ таков. Вышла замуж за любимого человека. Родила ему близнецов. Всяк, кто хоть день провозится с двумя младенцами, поймет, как это тяжело. Один засыпает, другой проснулся. Но муж оказался хорошим отцом, помогал во всем.
Свекровь, жившая в это время с братом мужа, продала свою квартиру и отдала тому деньги для оборота в торговле, а жить перешла к Оле и Саше.
В первый же день устроила скандал, который вышел вот из-за чего. Измученная бессонницей, Оля стирала пеленки и молила, чтобы дети подольше поспали, еще нужно бьшо успеть им и для взрослых обед приготовить, постирать да погладить.
Свекровь, любившая поболтать с подругами, именно в этот момент начала обзванивать их. Оля попросила ее говорить немного тише, очень вежливо, без каких-либо подковырок. Что тут началось!
Она кричала: «Я такая же, как ты, хозяйка, и не х… мне указывать! Высрала детей, чтоб сына моего доить, он всю жизнь будет у них в рабстве!» А дети проснулись, плачут. Оля обоих на руки взяла и начала по комнате ходить. Вечером свекровь стала мужу на нее наговаривать, плакать, что ее жизнь кончится в доме для престарелых. Муж, мягкий, добрый человек, при виде слез матери начал нервничать и выговаривать жене, что, мол, можно было и уступить старому человеку и не доводить дело до слез и ругани. Просил не забывать, что это его мать, и т. д. Когда он уходил на работу, а Оля оставалась со свекровью и с детьми, та очень тонко вела свою продуманную игру. Говорила гадости, оскорбляла. Заглядывая в кастрюлю, объявляла: «Суп под названием блевотина», или так: «Мое говно лучше выглядит, чем то, что ты готовишь». Ему она в своей комнате говорила совсем другое, причем громко, чтобы было слышно. Понимала, что Олю будет злить ее вранье. Она говорила: «Не знаю, Саша, не знаю, как ей угодить. Я и посуду мою, и пеленки стираю, называю ее „дочка", а она мне в ответ: „Какая я тебе дочка?"»
